— Один-единственный раз.
— Честное слово?
— Как бог свят!
— Ну и… хорошо?
— Что — хорошо?
— Целуется, спрашиваю, хорошо? — Ренька вся напряглась, но старалась говорить спокойно.
— Да брось ты, ей-богу, чмокнула и все. Так… какая-то мимикрия.
— Чего? — подозрительно спрашивает девушка.
— Послушай! — внезапно взрывается Димка. — Ты к Магде пойдешь? Или будем тут до утра чевокать?
И Ренька уходит. Ренька ушла. Правда, не далеко, к соседке. Но Димка — один. И черт их знает, сколько они там будут чесать языками. И вообще, не плохо бы сюда Эрика. Долговязого, иногда занудного, но зато он — как чистая совесть.
Димка встал, обошел зачем-то вокруг овального обеденного стола, потом вышел в кухню. Присел на корточки перед плитой, открыл железную дверцу, нашарил в кармане смятую сигарету, закурил.
Дым ел глаза, и курить-то, в общем, совсем не хотелось, но очень уж было смутно. Какой-то кавардак в этом самом «кумполе». И — «минутная слабость». Димка с ходу запоминал такие выражения. Вот только в книжке это было или кто-то ляпнул — не вспоминалось. Да и какая разница? Главное — выразить мысль.
На сигарете медленно удлинялся серый, шероховатый столбик пепла. Димка стал наблюдать за ним: отвалится или не отвалится? Даже решил загадать — если не отвалится… Но спохватился — нет, черта с два! «Минутная слабость» прошла. И впервые за сегодняшний день он почувствовал себя самим собой. Настоящим. Без дураков.
В двери хрумкнул ключ, словно надкусили огурец. Рената вернулась неожиданно скоро. Димка швырнул в плиту недокуренную сигарету, встал, распрямился, спросил односложно:
— Ну?
Она протянула ему клочок бумаги, усмехнулась:
— Здесь все записано. Прочти, запомни, потом проглоти.
— О’кэй, — сказал Димка. — О’кэй, Ренюшич. Этой бумажкой можно отменно поужинать. Главное — фигурально. Не растолстеешь.
— Ты понял? — сказала Рената. — Завтра.
— По-твоему, я неграмотный?
— Завтра, — еще раз сказала Рената. — Ты хоть зайдешь потом?
Она подошла к нему совсем близко, ткнула кулаком под подбородок:
— Если не придешь, убью.
Димка нахмурился:
— Ты поменьше переживай. Переживания — это, знаешь ли, как слабительное. Все время бегаешь, а толку — чуть.
— Остолоп, — тихо сказала Ренька. — Учить тебя некому.
Она больно схватила его за уши, и Димкины губы прямо-таки потонули в ее горячем рту. И длилось это столько, что Димка чуть не задохнулся.
Потом она отпустила его и грубо сказала:
— Вываливай!
И он ошарашенно вывалился. Он снова сел на трамвай и доехал до дому.
— Прошвырнулся? — спросил отец.
— Тоска, — сказал Димка. — Темно. И ни то ни се.