Кади сказал:
— Негодница! Мужу непослушание требует строгого наказания! Если ты его прогневила, то побои жестокие заслужила!
Женщина ответила:
— Пусть судья досточтимый знает, что муж мой целые дни на задворках где-то гуляет, меня в одиночестве оставляет и меня же потом обвиняет.
Обратив к Абу Зейду суровый взор, кади воскликнул:
— Какой позор! Зерна посеяв в пустыне, ты ждешь урожая или хочешь цыплят получить, на камни наседку сажая! Скорей уходи! Нет для тебя прощения! Ты вызываешь во мне отвращение!
Абу Зейд завопил:
— Свидетелем мне Аллах, эта женщина лживей, чем Саджах!
Жена его в ответ закричала:
— Лживей, чем он, я еще никого не встречала! Клянусь дорогой к Мекканскому храму, он превосходит лживостью лжепророка Абу-Сумаму!
Гнев Абу Зейда ярким пламенем запылал; рассердясь на жену, такую он речь сказал:
— Стыдись, распутница, вонючая лужа, отрава соседа, горе для мужа! Когда мы одни, ты меня терзаешь, а перед людьми во лжи обвиняешь. Вспомни, когда тебя к мужу ввели — о, как люди меня обмануть могли! — обезьяны ты была безобразней, чумы заразней, зловоннее мертвечины, жестче старой овчины, риджля глупее, сухой мочалки грубее, подстилки в хлеву грязнее, зимних ночей холоднее, голее кожуры граната и шире устья Тигра и Евфрата! Все грехи я твои прикрыл, в тайне твой позор сохранил!
Но даже если б с тобой поделилась Ширин красотой, а Зебба — власти своей полнотой, приданым бы поделилась Буран, а троном — Балкис, чьим мужем был царь Сулейман, будь ты, словно Зубейда, богата, красноречива, как аль-Ханса, оплакивающая брата, будь, как Рабиа, благочестива, как мать корейшитов, горделива — все равно я тобою бы погнушался, седлом своим сделать бы тебя отказался, не пустил бы к тебе и своего жеребца — клянусь всемогуществом творца!
Тут женщина разозлилась, рукава засучила, к Абу Зейду в ярости подскочила:
— Ах ты, который Мадира гнуснее, жалкой блохи грязнее, гиены трусливей, ворона злоречивей! Ты язык наточил, как острый нож, режешь честь мою — а сам-то хорош! Ты ослицы Абу Дуламы сквернее, клопа-кровопийцы вреднее, обрезка ногтя невидней, порчи воздуха в собранье постыдней!
Даже если б у Хасана проповедовать ты научился, если бы аш-Шааби ученостью с тобой поделился, если бы, как Джарир, ты прославился сочиненьем сатир, если б в метрике ты превзошел аль-Халиля, если бы Абд аль-Хамида затмил красотою стиля, если бы наподобие Кусса овладел ты ораторским искусством, знал бы, как Абу Амр, грамматику и правила чтения или, словно аль-Асмаи, отдавал бы поэзии предпочтение — то и тогда бы, клянусь Кораном, в моей мечети ты бы не стал имамом. Нет, мечом в моих ножнах тебе не бывать, даже привратником у дверей моих не стоять! Клянусь Аллахом, не пригоден ты ни к чему, не можешь служить даже палкой, чтобы повесить суму!