Будет ли близости к нам возвращенье, и есть ли
предел переменам судьбы?
Ведь стал теперь меч рабом тростинки, а пленная
газель превратилась во льва.
Я скажу еще стихотворение, где есть такие стихи:
Поистине, если ты недоволен, я ничтожнейший из
погибающих, — я подобен легковесной монете,
что скользит из рук отбирающего.
Но быть убитым в любви к тебе — наслаждение;
дивись же тому, кто гибнет и наслаждается!
Оттуда же:
И если бы увидели лучи твоего лица персы, не
нужен был бы им Хурмузан и мобед.
А иногда любимая не терпит выражения жалобы и тяготится, слыша о любовной тоске, и видишь ты тогда, что любящий скрывает свою печаль и сдерживает грусть, храня свой недуг про себя.
Возлюбленный, поистине, клеветник, и, когда обвиняет он, начинаются извинения за любой грех и признания в преступлениях, хотя человек в них и неповинен, но соглашается он со словами возлюбленного и отказывается ему перечить.
Я хорошо знаю человека, которому на беду была послана такая возлюбленная, и она не переставала приписывать ему провинности, хотя за ним не было вины, и обрушивать на него упреки и гнев, хотя кожа его была чиста от греха.
Я скажу стихотворение к одному моему другу — оно приближается к тому, чем мы заняты, хотя и не принадлежит к этому:
Ты встречал меня с лицом, близость к которому —
униженье, а уйдешь от близости к нему, —
будет гнев.
Природе моей не противны легкие укоры, хотя и
порицают в волосах проседь.
Человек утомляет размышлением свою душу, но
родинки и пятнышки на лице прекрасны.
Они украшают, когда их мало, но дурно дело их,
когда перейдут они меру, и разве бывает
чрезмерность похвальна?
Оттуда же:
Помоги ему: от крайних забот своих заставляет он
плакать бумагу, чернила и почерк.
Но пусть не говорит говорящий, что терпение влюбленного, когда его унижает любимая, — низость души: он ошибется. Мы знаем, что любимая не ровня любящему и не подобна ему, чтобы отплачивать за ее обиды; не относится ее брань и грубость к тому, за что хулят человека, и не остается память о них на долгие годы. Это ведь происходит не в приемных залах халифов и покоях предводителей, где терпеливость навлекла бы презренье, а кротость привела бы к унижению. Ты видишь, что человек увлекается своей рабыней, неволя которой в его власти, и никакое препятствие не мешает ему ее обидеть, — какая же может быть от нее защита?
Что же касается причин гнева из-за оскорбления, то они не таковы. Это бывает лишь между знатными мужами, каждый вздох которых считают и за смыслом речей которых следят, приписывая им отдаленные причины, так как вельможи не роняют слов впустую и не бросают их зря. А любимая — это молодой тростник и гибкая ветка, она проявляет суровость и прощает, когда захочет, а не по какой-нибудь причине. Об этом я говорю: