Вот только сейчас, пожалуй, он протрезвел окончательно.
Что-то должно было случиться.
Он наскоро махнул удостоверением в лицо нависшему над ним мальчишке в форме – тот уважительно кивнул и повернулся к подопечной троице. Старец проснулся и сидел, как и его спутники, с ворохом бумажек в дрожащей руке.
Дрожала у него рука. Дрожала. Он боялся погранцов.
Значит…
Да, черт возьми, что же это значит? Что у него совесть не чиста? Что ему от силовиков уже не раз доставалось? Что у него возрастной тремор? Что?!
Пацан в форме удовлетворился документами Беззлобного и его Ребенка без сучка без задоринки. Как нарочно, Циркуля он оставил на сладкое. Взял. Впился взглядом. Гнат бесстрастно смотрел в вечер – снаружи было темно, здесь горел свет, и в стекле отражалось все, что творилось в купе напротив.
– Колян! А Колян! – отвернувшись от троицы и высунув голову в проход, позвал погранец напарника, продолжая крепко держать документы Циркуля. Напарник, оставив какого-то мордоворота в коже с заклепками, двинулся на помощь. Они о чем-то растерянно и раздраженно побормотали вполголоса, Гнат сумел расслышать лишь: «Им хорошо предписывать… А как тут наблюдать, когда он за границу валит?» Так, подумал Гнат. Циркуль ждал, неумело напуская на себя беспечный и уверенный вид. Беззлобный тоже ждал напряженно, тоже не умел притворяться и скрывать нерв; только Ребенок, понял Гнат, удивлен задержкой искренне. На то он и Ребенок.
Потом Колян пошел обратно по проходу к оставленной им без присмотра части господ пассажиров, а первый пограничник повернулся к троице и, постукивая для пущей убедительности документами Циркуля себя по левой ладони, произнес:
– А вы, господин… господин Обиванкин, вы пройдите с нами.
– Но в чем дело? – ненатурально поднял брови Циркуль. Голос у него сразу осип.
С должностными лицами так бесправно разговаривать нельзя.
– Разберемся, господин! Р-разберемся! – мгновенно обретя утерянную было уверенность, отрезал пацан.
– Да вы что? – возмутился Ребенок. – Он же друг бабы Люси! Пап! Она же нас ждет!
– Разберемся, сказал! – демонстративно потеряв терпение, рявкнул пацан в форме.
Беззлобный что-то забубнил. На них теперь смотрели все, кто находился поблизости; позволил себе это и Гнат. Циркуль сидел с окаменелым лицом, но пальцы у него дрожали.
– Пройдемте! – гаркнул пацан в форме. Тоже психует, понял Гнат. Еще бы. Ситуация нештатная…
Беззлобный решительно встал. Покосился на Ребенка. Потом твердо уставился в глаза пограничнику и сказал:
– Мы все пойдем. Это безобразие. Это самоуправство!
– Да сядьте вы, господин Небошлепов, – с досадой и даже как-то виновато ответил пацан. – Ну вам-то что… Вы-то куда…