– Тебя заклинило на нем, что ли? Я про нас.
Лэй все не понимал.
– Ну ведь кто-то же ссучился! – с некоторым раздражением от его непонятливости пояснил Нат. Лэй кисло отвернулся.
– Типа да… – нехотя ответил он.
– И тебе не интересно, кто?
– Может, забьем? – неуверенно предложил Лэй. Ему жутко не хотелось играть в сыщика внутри собственной жизни. И внутри жизни друзей.
– Вот блин, – сказал Нат. – Дали по одной щеке, подставь задницу, да? Дали по заднице – подставь передницу? Ты хочешь знать, кто из нас сука, а кто нет? Или хочешь делать вид, что все нормалек, но при том всех подозревать, что они суки?
– Подозревать не хочу.
– Значит?
– Ну а что мы? Возьмем Толяна и девиц за грудки и начнем пытать: ты? а может, ты?
– За Таньку я ручаюсь, – тут же сообщил Нат.
– Да я за всех за нас ручаюсь, блин, – угрюмо ответил Лэй. – В том-то и фишка.
Умолкли. Нат чуть поспешно всосал хороший глоток, булькнул горлом и сгорбился, глядя прямо перед собой. Без-надега, подумал Лэй. Хорошо, что у меня сейчас девчонки нет и мне не придется про нее думать: она? не она? Бедный Нат.
– Может, он не гнус, этот гнус. Может, родакам ляпнул сглупа – а они струхнули и заставили, – неуверенно постарался утешить друга Лэй. Нат не ответил.
Долго молчали – и пиво кончилось.
Домой обоим не хотелось по-прежнему. А пива хотелось. Переглянувшись и поняв друг друга без слов, парни соскочили со своего насеста, оставив на облупленной белой краске скамьи свежие земляные следы – впрочем, на ней хватало и несвежих, – и двинулись к угловому подвальчику за добавкой. В животах мягко лучилось. Но добавить надлежало по-любому.
Здесь выбор был побогаче, чем в школьном буфете, только вот цены все равно отбрасывали к тем же названиям; Лэй оказался верен «Власовскому», а Нат, поколебавшись слегка, – Лэй косил на него насмешливо, – все-таки опять цапнул своего «Сахарова», хоть он и тянул на рупь с хвостиком дороже. Однако на сей раз крышка с изнанки оказалась вовсе пустой. Нат молча покрутил носом и с демонстративным спокойствием кинул крышку на пол; Лэй от комментариев воздержался, хотя на кончике языка уже вертелось: «Халявщик!», или «Жадность фраера сгубила…»
Сегодня и впрямь какое-то единство возникло между ними. Не сговариваясь, они пошли не обратно в сквер – насиделись, хватит, надо подвигаться, – а повернули к Шпалерной. Громче, чем про ласковый дождь, из открытого окошка точнехонько над ними пел теперь чуть надорванный, полный ссохшегося отчаяния мужской голос: «Как оказалось, Родина наша – галут. Вслед нам собаки или соседи лаяли. В иллюминатор лбом, слезами в стекло – на будущий год в Ерушалаиме…»