И Корнев, отчеканивая каждое слово, коротко ответил:
— У меня то же самое — граниты.
Плечи Васи вздрогнули. Он изможденно опустился на землю и отвернулся от Корнева.
— Значит… значит… — но слова застревали во рту, и к горлу подкатывал липкий комок, которого ни вдохнуть, ни выдохнуть.
— Значит, старик ошибся. Медную руду следует искать не здесь, — окончил за него Корнев. — А тебе, Вася, надо относиться к этому спокойнее. И не такое в нашей работе бывает. Возьми образцы и заэтикируй. — Сам Андрей Михайлович сохранял полное самообладание, и едва ли кто-нибудь смог бы догадаться, что сейчас решается судьба экспедиции. Только особый металлический оттенок голоса и тугие желваки, медленно перекатывающиеся по худым, давно не бритым скулам, выдавали внутреннее напряжение этого человека.
— Теперь для нас самое главное — вернуться в лагерь, — снова заговорил Корнев, когда коллектор завернул в бумагу последний образец. — А сейчас давайте еще раз обследуем эту горку и пойдем к ночлегу.
Вторичный осмотр не принес ничего нового. Напрасно Корнев сквозь сильную лупу рассматривал горные породы. Напрасно он разбивал выветрившиеся валуны: серые однообразные граниты, словно бородавки, устилали землю. Он спускался в каждую покрытую дерном яму и раскапывал почву: отвалов старых выработок на склоне горы не нашлось. Это была обычная, покрытая мхом и густым ельником, крутая неприметная вершина, походившая на тысячи ей подобных, и только глухие предания выделяли ее из ряда других. Но теперь рушились и эти предания, и, возможно, здесь обрывалась биография Медной горы.
Напряженным безмолвием встретил Корнева временный лагерь. Все столпились вокруг него и ждали его слова. Конечно, Медная гора должна оправдать их надежды, оплатить лишения. Тем труднее было Корневу произнести несколько коротких лаконических фраз. Но все-таки о чем-то нужно было говорить. И Корнев жестко обронил:
— Завтра на рассвете уходим обратно.
Из толпы выдвинулся Васильич. Он снял старую, вылинявшую фуражку и поскреб заскорузлыми пальцами в рыжих отросших волосах.
— Что идти надоть — сами понимаем. Харчи-то на исходе. А ты бы дал глянуть, какая она из себя, медная руда. За ней, поди, и пришли сюда.
Корнев ответил тихо, но так внятно, что окружающие его рабочие не услышали, а скорее догадались:
— Медной руды нет.
Короткие сухие слова, как известие о катастрофе, медленно доходили до сознания. Эти слова таили в себе что-то огромное, тяжелое, чего нельзя ни ощутить, ни понять.
— Как… как ты говоришь? — начал Васильич, но его перебил Галкин, до того безучастно стоявший в двух шагах от остальных.