Эрнестина встретила Алексея как старого знакомого.
— Какой загорелый! — ахала она, смешно морща веснушчатый носик. — Ну прямо малороссийский парубок! Садитесь и рассказывайте.
Алексей собрался было что-то сказать, но так и не сказал, — стал рассматривать висящие на стенах гравюры, картины в золоченых рамах.
— Ну что же вы! — напомнила Эрнестина.
— Не терзай человека, — вступился Костя и с таким дружелюбием посмотрел на Алексея, что тот сразу почувствовал себя свободнее.
Подсел к столу и стал рассказывать о том, что повидал в Киеве, на Днепре и у моря, в Одессе. Поначалу вышло не слишком складно, потом разговорился.
Но тут в комнату вошла Софья, и Алексей снова не знал, что говорить и куда девать руки.
Софья принялась разливать чай. Выражение строгой сдержанности не исчезало с ее лица, даже когда она улыбалась.
Алексей осторожно поднимал розовую чашечку и с такой же осторожностью опускал, стараясь не расплескать чай на блюдце.
Софью интересовала Одесса:
— Говорят, это русская Италия.
Алексей пожал плечами: он в Италии не был. В памяти осталась степь под Одессой, саженый малорослый лес…
— А море?
— Море… Такое же, как у Айвазовского, — не задумываясь, ответил Алексей.
Заговорили о живописце, который с таким мастерством изображает морскую стихию. Софья пожалела, что они лишены общества старшего брата Карла — живет за границей. Он человек не только высокообразованный — окончил Практическую академию, потом университет, — но и весьма сведущий в искусстве. Насколько ей известно, Карл высоко ставит Айвазовского — мог бы много о нем рассказать.
Наступило молчание. Алексей занялся чаем.
Но тут Костя вспомнил о Саше Воробьеве: кажется, он тоже в отъезде?
Алексей кивнул.
— Это правда, что он из крепостных? — поинтересовалась Эрнестина.
— Вольноотпущенный, — уточнил Алексей.
В отличие от чопорной и строгой петербургской Академии художеств в Московское училище принимались люди различных сословий, включая крепостных. Об этом нововведении не переставали говорить, его называли «смелым», «многообещающим»…
Тем не менее детям бедняков жилось трудно: на попечительское пособие не разойдешься.
Воробью нередко приходилось довольствоваться припасенным куском хлеба. Да и в родной деревне, куда он отправился на лето, наверное, было не легче.
— Как это печально! — посетовала Эрнестина на положение Саши.
Софья вздохнула.
Алексей, чувствуя, что сейчас снова наступит тягостное молчание, поднялся. Костя вызвался его проводить.
Едва они вышли на улицу, радость возвращения снова вернулась к Алексею. Да и Костя повеселел. Они разом заговорили, засыпая друг друга вопросами. Костя расспрашивал об учениках, с которыми путешествовал Алексей по Украине, — они отправились втроем. Алексею не терпелось узнать, что сделал Костя за лето, — он собирался писать этюды в Подмосковье. Потом вспомнили Карла Ивановича. Вот бы еще разок побывать у него на Садовой!