Рождение весны. Страницы жизни художника (Веселая, Владимиров) - страница 16

Портрет

Алексей посмотрел на промокшего насквозь Воробья и пожалел, что не уговорил его взять извозчика.

— Продрог?

— Не сахарный!

Воробей так весело улыбнулся, что Алексей на какое-то мгновенье успокоился: может, и в самом деле ему полегчало. Или не хочет досаждать своими невзгодами…

Друзья поднялись по лестнице в выставочный зал, когда там еще никого не было, как приходили в пору ученичества. И, как тогда, перед последней встречей со своими работами «с глазу на глаз», их охватила робость. Вдруг обнаружится какой-то просчет, подумается, что не стоило выставлять.

Алексей остановился возле воробьевской акварели. Воробей уже несколько раз брался за портрет друга, да все как-то не удавалось довести работу до конца. И тут начал мимоходом, почти нежданно для самого себя.

Открытое лицо, щеки, припушенные бачками. Задумчивые, пожалуй, даже печальные глаза.

Здесь, на стене выставочного зала, портрет выглядел как-то иначе, словно появилось в нем что-то ранее незаметное.

— Смотри-ка ты! — буркнул Алексей.

Кажется, совсем недавно долговязый Алешка продавал картинки у Ильинских ворот — и вот на тебе!

Алексей с Воробьем в тот же год закончили Училище. И на торжественном совете, когда Рабус приветствовал «молодых господ живописцев», сидели рядом. Слушали речи, в которых отмечалось дарование портретиста Воробьева, говорилось о том, что Саврасов «хорош в знании ландшафтной живописи и, надо надеяться, и в дальнейшем проявит себя на славном поприще». Друзья принимали поздравления и поздравляли друг друга: как же — получили аттестат неклассного художника!

Правда, через несколько дней они должны были расстаться: Воробью предстояло отправиться в Вологодскую губернию.

Начинающему художнику трудно было выбиться в люди. А художнику-акварелисту вдвойне. Акварель не в чести у людей состоятельных. Надеяться на то, что заказов будет достаточно, не приходилось. Да и платили за работу гроши.

Многие из окончивших Училище жили впроголодь или приискивали себе какое-нибудь другое занятие.

Воробей еще в годы учебы нередко говаривал, что и ему больше ничего не останется. Так и случилось. Ему пришлось принять должность учителя чистописания. Пусть небольшие, но зато верные деньги.

Уезжал Воробей, полный радостных надежд: должность не так уж плоха. К тому же ему верилось, что он сможет продолжать заниматься живописью.

Поначалу, судя по письмам, все шло, как надо: «Трудностей немало, но как-нибудь одолею». Потом бодрости поубавилось. И в конце концов Воробей, уже не таясь, писал, что все сложилось не так, как предполагал, ужасался царящей вокруг нуждой и невежеством.