— Я что вот хотел тебя спросить, — и не думал говорить, да сказал Юрка, — правда ли, что Лев Толстой писал про клевер: будто в озимую пшеницу его сеяли по весне?
— Верно. Вообще-то и тогда много чего думали про землю, как работать на ней. Хоть и графы были. А Толстой через Левина ставил вопрос, задумывался, отчего Россия менее других получает хлеба при такой обширности. Дело-то, считал Левин, — помнишь Левина? — в работника упиралось, то есть, как я думаю, — в культуру крестьянина, в сознательность, в его понимание своей миссии. Почти то же, что и у нас.
— Ну-у, далеко не родня.
— Конечно. Его барин давил. Но вот тебя — посади на жатку, на трактор, хочешь — на волокушу, и будешь свое дело делать, не станешь ловчить, шельмовать, лишь бы скорей, а кто другой разве будет так?
— Да я думаю, и на стогомете не оплошаю, — польщенный, сказал Юрка. — Мы привычные, с детства на тракторе, на всяких машинах.
— А давай я тебя на стогомете подучу, хочешь?
— Да ну-у… — отмахнулся Юрка, показалось, Саша сказал не всерьез, словно хотел ублажить ребенка.
— А что? С высокой пролетарской сознательностью! Честно. — Юрке понравилось, что он как бы посмеялся над собой. — А про клевер — Женя сказала? — спросил Суворов. (Юрка хмыкнул.) — Она заходила, у Лены насчет работы в конторе узнавала, так я им рассказывал, прочел даже. Пошли домой, нечего ноги забивать.
— Может, подосиновиков посмотрим? — сказал Юрка про известный всем мелкий осинничек на болотистом кочкарнике посреди широкого травянистого пространства.
Они выдрались из кустов. Что-то изменилось в представшей перед ними знакомой картине. Осинки-рябинки, росшие вокруг болотца, оказались повалены, прорублены просекой, даль просматривалась до самых сосен над Рузой, где когда-то стоял господский дом. Там осел вагончик и тарахтел трактор, а рядом возились люди — несколько мужиков.
— А, это место под дачи шефов министерства готовят, расчищают, видишь — заломы наделаны, колышки понавтыканы: участки, значит, размечены, — вспомнил Суворов.
Болотинок было несколько, теперь на некоторых вместо молодых березок торчали пеньки, а поперек поля уже прорыли две глубокие рыжие канавы. «Осушают», — догадался Саша.
Что-то неприятное, негодующее возникло, завозилось в Юрке при виде чужих, устраивавшихся на совхозной их земле. Он сразу представил себе, как на неширокой этой плестине, такой уютной среди окаймлявшего ее леса, такой затравевшей, что гоняли по ней скотину, тесно и потаенно заживут домишки-курятники, как называл подобные садовые дачи отец, как закопошатся тут чужаки, понастроят колодцев, понаставят заборов, как будут гибнуть от дыма сосны, а за грибами тогда и совсем не походишь.