Он пнул ногой свой каяк.
– Я решил покататься на этом смертоносном устройстве, но когда стемнело, я понял, что потерялся и вся береговая линия выглядит одинаково. Я никак не мог найти место, где припарковал свою машину. Так что я просто плавал туда-сюда, отмораживая себе задницу в поисках каких-нибудь признаков жизни. И тут, о чудо, я увидел свет твоего фонаря и услышал, как ты играешь на губной гармошке. Сначала я решил, что снова оказался в Техасе, но твоя игра больше напоминала предсмертный визг раненой кошки, так что я подумал, что, скорее всего, уже умер.
Я подняла бровь и убрала губную гармошку в рюкзак. Бен был прав: мне стоило бы проехаться по ней на скутере.
– Какая-то чересчур драматичная история, тебе не кажется?
Он пожал плечами и ухмыльнулся.
– Может быть, но история-то неплохая, правда? Теперь я годами смогу рассказывать, как меня чуть не поглотил жестокий океан, но девушка с фиолетовыми волосами и сомнительными музыкальными способностями вырвала меня из холодных лап смерти. В смысле, я бы такое специально не придумал, даже если бы постарался.
Удивительно, как под весом его самоуверенности каяк сразу не пошел на дно. Я поднялась на ноги.
– Погоди… – он поднял голову и посмотрел на меня. – Что я такого сказал?
– Если ты сам не понял, то и смысла объяснять нет, – я наклонилась и потянула за плед, но не смогла выдернуть его из-под своего навязчивого собеседника. – Свали.
Он приподнялся, и я вытянула из-под него плед.
– Похоже, мы не с того начали. Как говорится, прежде чем попытаться оседлать лошадь, нужно дать ей узнать тебя получше. Наверное, я слишком поторопился.
От его слов у меня просто отвисла челюсть.
– Я – не лошадь, и ты не будешь меня… седлать.
– Вау, – тихо присвистнул он. – Не надо так злиться. Это ты отказалась пожать руки, к тому же в Техасе очень ценят лошадей. Ты должна быть польщена.
Я запрокинула голову и посмотрела на звезды. Если это была какая-то шутка, то у вселенной просто отстойное чувство юмора. Я уже открыла рот, чтобы сказать ему, куда он может засунуть свои лошадиные комплименты, но тут он снова заговорил:
– Видишь ли, я вроде как застрял здесь, и мне нужна помощь. И, хотя мне не хочется этого делать, потому что я чувствую себя оскорбленной стороной, я прошу прощения за то, что я сказал или сделал не так.
Это было самое неопределенное и вывернутое наизнанку извинение, что я когда-либо слышала, но в его голосе слышалось отчаяние, заставившее меня остановиться и еще раз взглянуть на него. Все его тело тряслось, словно одно из тех массажных кресел, что стоят в торговых центрах, и в свете фонаря его кожа казалось практически серой, а губы отливали синевой. Я сжала губы и проглотила все язвительные комментарии, рвущиеся наружу.