И по мере того, как росла его ярость, росло и мое презрение, потому что я понимал, что вовсе не самообладание удерживало его от желания ударить меня, а разного рода ограничения, касающиеся школы.
Но он все еще пугал меня. Это было похоже на ситуацию, когда на тебя нападает собака, находящаяся на привязи.
Так обстояли дела, когда вошла мать. Она прежде поговорила со школьной медсестрой и немедленно спросила замдиректора, что он, черт возьми, себе позволяет, таская меня повсюду за уши. Он ответил, что «это не относится к делу, миссис Вулф, давайте не будем баламутить воду», но она сказала: нет, по ее мнению, это очень даже относится к делу. Она сидела к нему лицом, напротив, за столом. Прямая, бледная и недружелюбная.
А дело, говорил он ей, было в том, что я надругался над школьным имуществом и законом. Не говоря уже о пристойности.
Моя мать посмотрела на меня. Я видел, как она устала, и к тому же она, должно быть, видела, что мне действительно было больно. Я потряс головой.
– Вы ошибаетесь, – сказала она ему.
Он засмеялся неприятно. Затем он предъявил свой аргумент, который состоял в свидетельствах двух мальчиков, которые были в уборной в то время, когда упомянутые ругательства были нацарапаны на стене.
– Какие ругательства? – спросила моя мать.
Он замешкался. Затем, сдержанно сказал:
– Пошел ты.
– Это одно ругательство, – сказала моя мать.
Он поразмышлял над этим. Сказал, что, взяв во внимание контекст, он имеет в виду, что ругательство состоит из двух слов.
Я сказал, что не делал этого.
– Если он говорит, что не делал, значит, он не делал, – ответила моя мать. – Он не лжет.
– Что ж, я тоже!
Замдиректора вскочил на ноги. Открыл дверь и подозвал тех двух дружков, которые ждали в смежном кабинете.
Они вошли вместе и после пристыженных и виноватых взглядов в мою сторону последовательно пробубнили свой унылый рассказ, глядя в пол, пока я смотрел на них уничтожающе.
Когда они закончили, замдиректора освободил их и выпроводил из кабинета. Теперь он контролировал ситуацию, ему удалось взять верх.
– Они лгут, – сказал я.
Его спокойствие сдуло как маску.
– Почему? – спросил он. – Приведи мне хоть одну причину.
– Я не знаю, – сказал я, – но это правда.
– Так мы никуда не придем, – сказала моя мать. – Я думаю, мне лучше поговорить с директором.
Замдиректора ответил, что ему были даны все полномочия для разрешения данного случая. Он был при исполнении.
Но моя мать не шелохнулась. И в конце концов мы настояли на том, чтобы встретиться с директором.
Директор был скрытным, с бледным лицом человеком, который боялся детей и избегал нас, сидя в своем кабинете весь день. Он был прав, что избегал нас. Директор проявлял свою слабость таким образом, что это возбуждало воинственность и жестокость. Когда мать и я вошли в его кабинет, он настоял на коротком разговоре с ней наедине, как будто она заглянула к нему просто чтобы узнать, как дела.