— Не они, а народ. Пойди и встреть как полагается, в воротах. Лили Марлен, место!
Лисонька только брезгливо фыркнула: «Тоже, командующий войсками — пфуй!»
Пётр, выйдя на крыльцо мазыковой избушки, поднял руку:
— Граждане немцы! Требую соблюдать дисциплину и внимание.
— Сам соблюдай! Настоебенило! Мы не немцы, мы немчане! Сам ты немец — полицай!.. Покажите ему, чего свинья в лагере отрыла!
Перед отшатнувшимся Петром Ганешиным была шмякнута на крыльцо рвано откушенная по локоть мужская рука — довольно грязная, мускулистая, в густой волосне и синих пороховых татуировках. Слово «Аврора» выколото по тыльной стороне кисти довольно неровно — выше был традиционный восход солнца, на предплечье же читался обвитый змеёй сложный морской якорь.
— И что? Откуда эта гадость у вас?
— А то не знаешь! — взвыла Аномалиха. — Свинья принесла! С Рябиновки! Там их — трупаков этих — как говна у Профкомыча за баней!
— А ты у него, выходит, за ней сидела? За баней-то? — осведомился заинтересованно сержант милиции.
— У гхòвнах! — расхохотался, хлопая себя по толстым бокам, дядько Мыкола Ботва.
Мнения трудящихся в результате разделились — самые отчаянные предлагали, не взирая на сгустившиеся сумерки, вооружиться чем Бог послал и идти в Рябиновку биться с демонами. Но таких смельчаков оказались единицы. Основная же масса, как всегда, склонялась к паллиативу.
— И где начальство вообще?
— Да где ему быть, как не на речке! Карлыча будто не знаете… Как всегда, русалку удит!..
— Тю! У гхòвнах! У Профкомыча! По-за баней!!! — толстяк Ботва, тыча пальцем в Чарушиху, хохотал до упаду поочерёдно над ухом каждой из баб, пока не охрип. Но тут в освещённый круг ворвалась невесть откуда взявшаяся грязная жирная свинья, и, ухватив с крыльца руку с татуировкой «Аврора», уволокла её в сплошную темь. Из кустов раздалось мерзкое чавканье. Опупевший от такого свинства народ безмолвствовал…
* * *
Луна вспыхивала в струях неторопливой речки, что из века в век влачила свой путь по странно-петляющей траектории — вокруг церкви на холме куда-то во мрак беспросветных «Дерендяевых болот». Рыболовы удили, медитативно уставя взор в тающую даль заката…
— Викентий Карлович!
— Да, батюшка?
— Вы обещали — и я вас ловлю на слове. Каждого задержанного я могу перед первым допросом исповедовать. Так или нет?
— И тайна исповеди, согласно указу Святейшего Синода…
— Ах, ваше благородие, ну как не совестно! Времена же изменились, когда это было…
— Молчу, молчу, Георгий Аполлонович. Только как ни крути — кесарю кесарево… Мы ведь с вами, некоторым образом, в одной лодке?…