Все улеглись. Стало темно и тихо. Только внизу, под полом, плескалась вода: река не отдыхала.
С рассветом тронулись дальше. Усаживаясь в катер, Лебедев отдавал последние распоряжения Алексеичу:
— Буду дня через два и останусь на неделю. Чтобы к моему приезду был пущен движок и бараки освещены электричеством.
Разгоралось утро. Из бараков выходили рабочие в брезентовые куртках, в резиновых сапогах. По мостикам они спускались на берег, в лодки, причаленные к плотам, почтительно здоровались с директором.
Григорий Иванович был сердит:
— Будто надежный, работящий мужик Алексеич, а хватки, проворства не хватает. Проворонил большую воду. Тогда бы расшевелить бревна — и поплыли! А он понадеялся на бога, не настроил народ по-ударному. Вода убыла, теперь хоть зубами таскай лесины…
Сплавщики подвозили на лошадях к реке бревна, разбросанные паводком по прибрежным кустам. У воды и на воде копошились люди.
Думая о чем-то своем, Лебедев нахохлился и поднял воротник тужурки.
— В жизни не всегда гладко, — попытался успокоить его дедушка Филимон. — Промашка не так велика. Выправишь. Дело налажено, продуктами снабжают, заработок у людей хороший. Моему племяннику, Матвею, круче приходится. Колхоз поручили слабый. Во всех четырех бригадах огрехи. Да еще нашу Бобылиху прибавили. Посмеивается: «Наладим, не на курорт — на прорыв послали…»
В словах дедушки Филимона чувствовалась гордость за племянника.
И Лебедев не мог не отозваться:
— Опалиха долго его не отдавала. Самим нужен. Дельный, мозговитый. Меньше чем за год такой порядок навел в строительно-монтажном управлении — не узнаешь. Если бы сам не настоял, так бы и остался у них начальником.
Постепенно Филимон Митрофанович и директор перешли к воспоминаниям. Оказывается, когда-то они вместе работали на сплаве. Дедушка все чаще стал называть Лебедева Гришей, а тот его — дядей Филимоном.
К полудню миновали Медведевку.
— А вот и Нестерово, — сказал дедушка Филимон.
Мимо проплыли ряды серых изб — чужая, непонятная жизнь. Где-то здесь отец. Сюда переедет жить и он, Колька…
Промелькнула еще деревенька, Шипичная.
Холодная становилась мельче. Об этом непрестанно напоминали неприятные чирканья и скрежет. Каждый такой звук отдавался испугом на лице моториста. Федя тревожно оглядывался:
— Не езда, а мучение. Того и гляди, винт свернет…
Однако до поселка Сахарово добрались благополучно. Здесь попутчики расстались. Лебедев должен был решить какие-то срочные дела и возвращаться обратно.
— А мы, внучок, заночуем в Сахарове. — Дедушка Филимон положил тяжелую руку на Колькино плечо. — До Бобылихи двадцать верст, не поспеем.