Пионер, 1954 № 12 (Журнал «Пионер») - страница 10
Сквозь расщелины в стенах стало проникать немного больше света, словно грозовая туча передвинулась к краю небосклона. Серый силуэт Шмидта, почти неподвижный на фоне стены, снова стал различимым. Гром продолжал тарахтеть, как далёкий поезд. Шмидт вытянул перед собой руки и тряс ими, словно прося о чём-то.
- Мне хочется, чтобы вы меня правильно поняли. Я не сделал ничего плохого. Я всего лишь увидел целиком свою жизнь, всю её нищету и глупость. Мне хотелось вернуться к своим и начать жить так, чтобы все поняли, что в голове у меня наступило просветление. С того момента, как мне стало ясно, кто и за что ведёт войны, я не мог бы уже надеть мундир ни вермахта, ни Легиона. Стало быть, я поступил честно, когда попросил о возвращении на родину, так или нет?
Он замолчал, ожидая ответа. Но мальчики безмолвствовали, не спуская с него глаз. Шмидт обхватил голову руками и начал раскачиваться из стороны в сторону, как человек, борющийся с собственными мыслями. Это продолжалось довольно долго, но в конце концов он всё же снова заговорил:
- Уверяю вас, наконец я почувствовал себя человеком, а не куском пушечного мяса. В случае нужды я был готов бороться, но не за каучук фирмы Мишелей, а за будущее моего народа, за то, чтобы уже никто никогда не мог обманывать подобных мне простаков. Социализм - вот что показали мне в глубине джунглей. А там, в ГДР, уже создавалось всё то, над чем мы в лагере лишь начали задумываться.
- Ну и что же, вы вернулись? - нетерпеливо спросил Гастон.
- Вернулся. На границе я поцеловал родимую землю. Эх, ребята, когда я снова увидел Берлин, я думал, что разревусь. Меня там не очень-то расспрашивали, видали уже таких, как я. Мне дали работу на фабрике, и понемногу я начал жить, как человек. Да что там говорить!… Товарищи приняли меня, как своего человека. Никто не сказал мне ни одного плохого слова; они хотели только знать, понимаю ли я, какую роль играл в вермахте, а позднее - в Легионе. Вначале мне было нелегко, ведь я никогда по-настоящему не работал. Но потом я втянулся. Эта новая жизнь начала мне всё больше и больше нравиться.
Он покачивал головой, как бы сожалея о чём-то.
- Новая жизнь… Но что ж поделаешь, если прошлое предъявило свой счёт…
Бернар беспокойно шевельнулся. То, о чём говорил Шмидт, пробуждало в нём всё возрастающий протест. О каких это товарищах рассказывал Шмидт? О коммунистах, разумеется!
- Ну, хорошо, однако тут-то откуда вы взялись? - спросил он.
Шмидт перестал качать головой. Он ещё больше сгорбился, плечи его опустились.