Поскольку о смерти Репьева уголовники узнали значительно раньше, чем милиция успела начать серьезное следствие, им удалось без проблем ликвидировать самые компрометирующие документы. Увы, помимо «склонных к самовозгоранию» бумажек, очень много пикантных историй мог поведать следователям один человек, чья официальная роль в предприятии Репьева непременно заставила бы насторожиться сыщиков. А если учесть, что этот человек не имел опыта задушевных бесед со знающими свое дело орлами из следственного отдела… Короче, хоть и очень не хотелось Седому принимать такое решение, человек этот должен был исчезнуть. Как исчезнуть — здесь выбирать было не из чего. Не в Америку же его отправлять. Ненадежного субъекта вывезли на муниципальное место захоронения, которое назвать кладбищем язык не повернется, где покоились бомжи, нищие, бродяги и неустановленные государством личности, и «подселили» к какой-то старушке, пребывавшей под холмиком с надписью «неизв. № 13».
В день, когда холмик № 13 принял нового постояльца, у Седого состоялся разговор с угрюмым типом по кличке Хмырь. Пару недель тому назад Хмырю была поручена очень важная миссия: убедиться, не подался ли в самом деле Истомин на восток нашей необъятной родины. Результаты вояжа, что называется, окончательно сбили Седого с панталыку. Хмырь засек капитана в Хабаровске, где тому удалось устроиться на работу.
— Ты не туфтишь? Это точно он? — продолжал сомневаться Седой.
— А кто же еще!? — возмутился Хмырь. — Я его рожу на всю жизнь запомнил. Этот ментяра мне второй срок впаял.
— Чего ж его занесло в такую даль? Мог бы и где-нибудь поближе осесть.
— У него там старый кореш в начальники выбился, вот и пригрел приятеля по старой дружбе. Где еще возьмут мента после ходки в зону?
После этой оглушительной новости пахан заболел. Болезнь называлась манией преследования. В один день все ближайшие сподвижники пахана вышли из доверия. О рядовых охранниках и говорить нечего. Седой тасовал их, как опытный шулер карточную колоду, разъединяя сработавшихся партнеров и собирая вместе не слишком хорошо знакомых друг с другом «быков», подозревая в каждом таинственного убийцу. Кризис миновал, когда в один прекрасный день явился Угол и сообщил:
— Все это — грязные штучки Перстня.
— Не понял, — живо отреагировал Седой. Он действительно ничего не понял.
— Я говорю, что кроме Перстня больше никто не может охотиться на наших водей.
— Ну-ну, — во взгляде Седого по-прежнему не было понимания. Только удивление пополам с подозрением.
— Он хочет подмять под себя весь город, — с деланным спокойствием Штирлица, сообщающего Центру об очередных проделках рейхсфюрера Гиммлера, заявил Угол.