Оба долго сидели рядом. Наконец Майк убрал руку с плеча Симона и поднялся.
– Думаю, лучше поставить машину обратно в мастерскую, пока никто не увидел, – сказал он, убирая вазу под скамейку. – И мне надо еще повидаться с Мелиной. Мы поссорились. Она сердится на меня, только ты на нее не сердись, ладно? Она такая! Мелина любит выражаться без обиняков. У нее не самые тонкие манеры, зато всегда понимаешь, что к чему.
Симон кивнул:
– Она в чем-то похожа на маму, не находишь?
– Надеюсь, что нет, – возразил Майк и подмигнул ему. – Иначе мне бы давно запретили смотреть телевизор и посадили бы под домашний арест.
– И заставили бы освободить квартиру от хлама.
Майк сделал вид, будто он до смерти испуган, и изобразил защищающийся жест:
– Ой, уборка! Наведение порядка! Мой кошмар!
В другой день Симон вволю посмеялся бы над ним. Но сейчас это вызвало у него лишь грустную улыбку. «Твой кошмар, – подумал он. – Что ты знаешь о кошмарах, мой старший брат?»
– Я все-таки хотел бы, чтобы ты не уезжал, – сказал он, когда Майк зашагал вверх по лестнице.
Шаги брата стихли. Желание осталось в подвале, вместе с Симоном.
Наступила ночь, еще более душная и давящая, чем предшествовавший ей день. Симону казалось, что спертый воздух комнаты для гостей сгустился. Три часа он в одних плавках пролежал без сна на кровати. События предыдущих дней разворачивались в памяти будто по спирали. Каро, отель, синий «Форд», видения, настигшие его, как только он сел в машину, Майк, Мелина, Гейдельберг. Гейдельберг… Ему казалось, что его подхватило и несет стремительное течение горной речки и каждая ветка, за которую он хватался в надежде спастись, с хрустом ломается. Между тем было уже около полуночи. Скоро зазвонит церковный колокол в Кессингене. Тишину прорежут двенадцать ударов.
Жара, словно свинец, сдавливала грудную клетку. О сне нечего было и думать. Он уже четырежды ходил в ванную, подставлял под холодную воду лицо, руки, ноги. Но охлаждающий эффект не длился долго, и скоро Симон, вспотев, снова направлялся в душ. Помимо всего, сквозь открытое окно он мог слышать Майка и Мелину. Они спорили, и это было слышно – окно их комнаты тоже было открыто. Когда синий «Форд» был водворен обратно в мастерскую, началась эта ругань – Симон то и дело слышал свое имя. Он не разбирал половину слов, но ссора точно разгорелась из-за него, в этом он не сомневался.
Это было ужасно. Симон ненавидел скандалы, просто не выносил их. Но сегодня он сам сорвался на крик – вспоминать об этом было неприятно. Даже больно. Обычно он себе не позволял такого. Только бы они поскорее прекратили! Ссора никогда не решает проблему. Напротив, создает еще больше проблем. Он не хотел это слушать. Не хотел, и все! И даже зажал уши руками. Но когда руки уставали и он убирал их, громкие, раздраженные голоса Майка и Мелины снова донимали его.