На несколько секунд оба врага впились друг в друга взглядами и как бы оцепенели.
— Опусти револьвер, — первым сказал Павел Радищев, — и скажи мне, что тебе от меня надо, неужели только одной моей смерти?
Андрюшка, подчиняясь повелительному и смелому голосу юноши, исполнил его приказание. Оба револьвера опустились разом.
— Чего я хочу? — глухо спросил Андрюшка. — Изволь, я тебе скажу, но отчего ты не спрашиваешь у меня, кто я такой?
— Я догадываюсь безошибочно.
— То есть?
— Ты Андрей Курицын, мой двойник и брат, я вижу даже при свете фонаря следы грима на твоем лице…
— Ты угадал, это я.
— Да, я угадал это и потому еще, что ты бросился на меня, тогда как никому, кроме разве разбойника или вора, это не пришло бы в голову, но тебя я считаю просто обиженным человеком, брат…
— Что? Что ты сказал? Повтори. Ты, кажется, назвал меня братом?.. Ты, кажется, смеешься надо мной, граф, или, может быть, трусишь и хочешь подкупить меня этим обращением?
Павел презрительно улыбнулся:
— О, если тебе нужна моя жизнь, отойди на пять шагов и давай стреляться… по правилам дуэли, но только помни одно, что смерть моя не принесет тебе счастья, я сам себя отметил так — отметка эта известна всем меня окружающим, — как ты не сможешь подделать… помни это. Теперь мы двойники только по лицу, но для каждого всегда найдется полнейшая возможность различить нас. Наконец, твой сообщник, наш отец, умер в заключении. Он перочинным ножом перерезал себе горло…
— Все это меня мало касается, — мрачно перебил Андрюшка, — я оставил уже мысль об извлечении выгоды из нашего сходства… У меня теперь другой план… Если я схватил тебя за горло и готов теперь сейчас же убить, то ради того, чтобы избавиться от тебя, как от врага своего, который будет меня преследовать… Если же ты поклянешься в том, что ты лично оставишь свои попытки уничтожить меня, я тебе клянусь в том, что я больше не встану на твоей дороге…
— Мне жаль тебя, — тихо сказал Павел и, повернувшись спиной, прибавил: — Клянусь!
Затем он быстро скрылся во мраке, между двух тусклых и далеко отстоящих друг от друга фонарей.
Андрюшка долго в угрюмом раздумье глядел ему вслед.
На душе его было смутно. Последние слова брата и оскорбили, и тронули его.
Теперь впервые он почувствовал, что этот удаляющийся человек не совсем чужой ему, точно так же, как и тот заключенный, зарезавшийся в тюрьме, которого Павел только что назвал их отцом.
Но вдруг глаза юноши вспыхнули прежним зловещим огоньком, и это было в ту минуту, когда в порочной душе его угасла навсегда последняя искорка добра. Он нахлобучил шляпу и быстро пошел в сторону противоположную той, куда скрылся Павел.