— Да-да. Но куда же, однако, девался Долянский? — пробормотал Шнейдер, фиксируя взглядом то Савельева, то Кунца. — Надо сделать самый обстоятельный обыск, иначе нельзя оставить это дело.
В это время из подвала вышла с зажженными фонарями в руках ватага сторожей под предводительством Болотова.
— Бедняга! — бормотал последний. — Он может простудиться… Не лучше ли бы было лежать на койке!..
В «кашетке»
Когда чаша страданий переполняется, наступает обыкновенно период какого-то душевного оцепенения. Так сквозь рев адской бури иногда не слышны бывают не только дикие вопли погибающих, но и пушечные выстрелы.
Нечто подобное испытывала графиня, когда ее вдруг схватили с койки, протащили по целому лабиринту коридоров, потом проволокли по какой-то темной чугунной лестнице, втолкнули в дверь и захлопнули на замок.
Кругом было темно и тихо, как в могиле.
В полном изнеможении опустилась она около стены близ двери и так и застыла на корточках, положив голову на колени.
Сколько времени просидела в таком положении, несчастная не могла дать себе отчета, но она очнулась, заслышав шум в скважине двери.
«Это смерть! — мелькнуло у нее в уме. — Скорей бы, скорей!..» Бледные лучи утра бросали в верхние оконца слабые полоски света, озаряя совершенно пустую комнату с облупившейся по стенам штукатуркой и покоробленными плитами каменного пола.
Дверь отворилась, и показалось знакомое уже графине лицо фельдшера Савельева, про которого даже и до ее ушей донеслось столько ужасных слухов.
Увидев его, графиня невольно содрогнулась; все эти россказни о его чудовищном разврате теперь разом припомнились ей, и она, эта еще далеко не старая женщина со следами блестящей красоты, огласила комнату криком ужаса и отскочила к противоположной стене. Смерть не казалась ей ужасной, но позор в ее годы превосходил ужасом все ее ожидания.
— Не бойтесь! — угрюмо сказал ей Савельев. — Не бойтесь, графиня… Сейчас вам принесут ваше платье, и вы будете свободны. Вы вполне теперь можете довериться мне, хотя те слухи, которые тут обо мне ходят, и не могут внушить вам этого чувства; но вы сейчас увидите, что я говорю правду… Желание отомстить делает меня человеком, способным на добро… Слышите внизу шаги, это несут вам вашу одежду… Бодритесь же!.. — заключил он, видя, что графиня бледнеет все более и более, дико уставившись на него сверкающими от ужаса глазами. — Бодритесь во имя спасения вашего сына!..
— Что? Что вы сказали?! — кинулась к нему несчастная. — Вы говорите о спасении сына моего?
— Да, без вашей помощи он погиб…
— Что же с ним?! Где он?! О, скажите мне, ради Христа!..