— Нетрудно догадаться, почему, — с некоторым вызовом ответил начальник Бутырки. — Иван Алексеевич не опасается, что его уволят. Попробуй найди сейчас человека на должность контролера. Зарплата низкая, да к тому же контролер в настоящее время вроде как вне закона, вне правовой зашиты государства. Его оскорбишь, и ничего тебе за это не будет. Столько приходилось разбираться по фактам оскорбления охранника, — полковник махнул в сердцах рукой, — оскорбляют и словом, и действием. Просят, скажем, арестованные открыть форточку двери. Контролер открывает, а ему в лицо выплескивают миску с кашей. За это заключенного можно перевести на несколько суток в карцер или лишить права получить передачу или купить что-нибудь в ларьке. И только. Какую же нервную систему нужно иметь контролеру? Из стальных проволок, я тебе скажу. Поэтому-то и бегут из Бутырки контролеры, «забывая» порой захватить из отдела кадров трудовые книжки…
— Ладно, Саша, не заводись, — мягко оборвал Соколов, — со всем этим я полностью согласен. Конечно, работа у персонала Бутырки адская. Но перейдем к нашему делу. Скажи с высоты своего многолетнего опыта: в чьих интересах было убрать Алиджанова? Ведь он был маньяком, насильником и убийцей, а такие ничтожества, как тебе известно, презираемы даже в уголовной среде. Кому же он помешал?
— Я над этим с утра голову ломаю, — задумчиво ответил полковник, потирая подбородок. — Пока что напрашивается один вывод: самоубийство.
— Самоубийство?! — с сомнением воскликнул судмедэксперт. — Ну уж извините! На самоубийство меньше всего похоже. Впрочем, я не склонен устраивать дискуссии. Завтра к полудню мое заключение будет у вас на столе, Василий Андреевич, — он посмотрел на Соколова и чуть склонил голову, давая тем самым понять окружающим, что привык заниматься не гаданиями и предположениями, а исключительно конкретными исследованиями.
Гриша все это время никакого участия в разговорах не принимал. Он нервно прохаживался по коридору вблизи собравшихся у карцера, раздумывая о том, какую в этом деле занять позицию. Он один знал, что произошло на самом деле в следственном изоляторе. Но как об этом сказать коллегам? Поверят ли они в то, что он готов им рассказать? Конечно, не поверят. А Соколов просто-напросто отстранит его отдела и отправит к врачам. Психушка же его не устроит. Выход один: надо раз и навсегда покончить с колебаниями и молчать, что бы ни происходило. Все. Решено.
— Григорий Петрович, ты что же не пишешь протокол осмотра места происшествия? — вспомнил о нем Соколов. — Давай, голубчик, поспешай. Ведь тебе заканчивать это дело.