Взяли с четырех сторон, подняли и понесли. На полпути к камере Алиджанов полностью ожил и стал со страшной злобой рычать и вырываться, словно только что связанная охотниками пантера. Убедившись, что от наручников ему не освободиться, маньяк попытался укусить руки несущих его людей.
Заперев Алиджанова в карцере, все облегченно вздохнули, а Дубов и полковнике наслаждением закурили.
— Да-а, ну и карусель, — покачал головой Соколов, — вроде бы вновь наметился труп, но неожиданно, на твое счастье, Саша, он ожил. Просто мистика какая-то. Наверное, такое может происходить только здесь, в Бутырке, проклятом Богом месте. Но как бы там ни было, раз в конце концов нет трупа, то сотрудникам прокуратуры здесь делать нечего. И уж теперь нас ничто не удержит.
— До сих пор не могу прийти в себя, — откровенно признался начальник СИЗО и, вытянув перед собой руку, показал, как она дрожит. — Не уразумею, что за чертовщина вселилась в Бутырку?! Может быть, это когда-то должно было начаться. Ведь сколько здесь грешных душ человеческих рассталось со своим физическим телом! А маньяк-то этот меня, старого тюремщика, просто поразил. Вначале еле ноги переставлял, а теперь носится козлом и пуля его не берет.
— А все же здорово ты рисковал, стреляя в него, — заметил Соколов. — А если бы он не ожил? Пришлось бы мне заводить на своего друга уголовное дело за превышение пределов необходимой обороны. Это самое малое.
— Ожил бы, — довольно уверенно махнул рукой полковник, — после того как Жираф всадил, словно штык, заточку в живот Боксеру и тот остался живым, я понял, что мы имеем дело с каким-то аномальным явлением. Хотя объяснить это явление пока не могу, но полагаю, медицинская комиссия разберется.
— У медицинской комиссии в носу не кругло, — резко бросил Григорий и посмотрел на удивленных коллеге вызовом. — Ничего она не определит. Бьюсь об заклад. В том, что трое подследственных в Бутырке стали ходячими трупами, виноват только я один и никто другой! — Хотя в глубине души Григорий не собирался откровенничать, но накопившееся нервное напряжение подтолкнуло его на это. Когда он произнес эти слова и осознал, что именно сказал, то понял, что теперь должен будет все рассказать подробно начальнику следственного отдела. Но, конечно, не здесь, не в этом ужасном изоляторе. Скорее отсюда, скорее! И он, нетерпеливо посмотрев на Соколова, просительно вымолвил: — Василий Андреевич, прошу вас, пойдемте на свежий воздух!
— Разумеется, — кивнул Соколов, пристально разглядывая своего подчиненного, словно редкую картину на выставке. — Однако почему ты вину за эти странные происшествия берешь на себя? В чем дело, Григорий? У тебя что, крыша съехала?