— А что, Сашенька, это Митя тебя на работу устроил? — певуче спрашивала мать, которая, кстати, пела весьма неплохо, проводя выходные дни на занятиях украинского хора. Отец все время молчал и активно набивал живот стоящими на столе разносолами.
— Да, — отвечала Санька и тщетно пыталась придумать, что же еще к этому прибавить, чтобы не показаться невежливой собеседницей.
— Вон оно что. А ты где-то учишься?
— Не-а. Но я собираюсь.
— На кого?
— Может, на экономиста.
— Так там сейчас все платно.
— Ну… да… — Санька опять приуныла, чувствуя свою вину за транжирство Митиных времени и денег.
— Все платно, все дорого, — вздохнула Катерина Васильевна и притворно забеспокоилась: — Кушай, кушай, чего же ты сидишь? Давай я тебе курочки положу.
Отец шумно вздохнул, вытер рот ладонью, откинулся на спинку стула и смачно отрыгнул. Санька вздрогнула всем телом, но больше никто ничего, казалось, не заметил.
— Все, наелся, — объявил он и подмигнул Саньке. — Митька, подлейка нам еще водочки. Ну, так сказать, за знакомство.
Санька вяло чокнулась и отхлебнула из рюмки маленький глоток, после чего, стараясь не кривиться, опрокинула в себя стакан сока.
— Нет, ты хлянь, как она пьет! — Отец сипло усмехнулся и назидательно сказал: — Водка пьется залпом, — после чего продемонстрировал эти слова на своем личном примере.
— Я так не могу, — промямлила Санька и жалобно посмотрела на Димона.
— Учись, уже не девочка, — подытожил Митрич и, брызгая рассолом, схрумкал огурец.
Мать двусмысленно улыбнулась на его слова и еще более певуче спросила:
— Сашенька, а сколько тебе лет?
— Девятнадцать.
— О, я в этом возрасте уже Наташу родила, Митенькину сестру.
Постепенно обстановка немного разрядилась, но Санька продолжала ощущать на себе пристальные взгляды, и что-то ей определенно подсказывало, что взгляды были недобрые. Вряд ли она кому-то здесь симпатична, кроме Димона. Почему такое предубеждение с самого начала, не зная человека? Вероятно, это та же порода людей, что и незабвенная Лариса Сергеевна, которая ненавидит всех в принципе, ни за что. Санька с тоской посмотрела на Диму, ей страшно хотелось побыстрей уехать, но он был занят разговором с матерью и не обратил на этот взгляд никакого внимания. Зато Митрич обратил внимание.
— Чего страдаешь, Саша? Надоели мы тебе?
— Ну что вы. Просто… э-э-э…
— Дак выпей еще! Чего рюмку греть!
В итоге Санька здорово наклюкалась, и Димон был уже не рад, что не увез ее пораньше. Она так старалась всем понравиться, так норовила никого не задеть, что окончательно потеряла координацию движений, то и дело опрокидывая свой стакан и роняя вилку. Апогеем стал ее выход в туалет, когда она, изо всех сил пытаясь не шататься, врезалась в торшер, который, падая, смел с журнального столика громоздкую хрустальную вазу. От вазы ничего не осталось: несмотря на свою кажущуюся толщину, она была довольно хрупкая. Санька, чуть не плача, стала путано извиняться, Димон поспешил увести подругу в прихожую, где самолично завязал ей шнурки на ботинках. В машине Санька заснула, чтобы проснуться уже утром с чугунной головой. Катерина Васильевна же с Сергей Митричем, оставшись наедине, на разные лады обсуждали «эту чучелу», полностью сходясь во мнениях: