Спустившись в шесть к ужину – сегодня он для разнообразия был устроен ею пораньше, – она не откладывая объявила Уильяму, что впредь он не должен пускать никаких посетителей.
– Я приехала в Нэврон, чтобы отдохнуть, – пояснила она, – пожить некоторое время затворницей. И пока я здесь, я никого не желаю видеть.
– Понимаю, миледи, – ответил он. – Я допустил непростительную оплошность. Больше этого не повторится. Обещаю, что отныне никто не посмеет вторгнуться в ваше убежище.
– Убежище? Что ты имеешь в виду?
– А разве Нэврон для вас не убежище, миледи? – ответил он. – Ведь вы уехали из Лондона, чтобы скрыться от себя самой, надеясь найти здесь покой и утешение.
Она молчала, растерянная и даже слегка напуганная. Затем, спустя некоторое время, проговорила:
– Я вижу, ты неплохо разбираешься в людях. Кто тебя этому научил?
– Мой бывший хозяин, миледи. Он часто беседовал со мной. От него я научился многому: не только разбираться в людях, но и думать, рассуждать, делать выводы. Я уверен, что он тоже назвал бы ваш отъезд из Лондона бегством.
– Почему же ты ушел от своего хозяина?
– При том образе жизни, который он сейчас ведет, миледи, слуга ему, к сожалению, не нужен. Поэтому он предложил мне подыскать другое место.
– И ты выбрал Нэврон?
– Да, миледи.
– Чтобы жить в одиночестве и ловить мотыльков?
– Совершенно верно, миледи.
– Значит, Нэврон и для тебя убежище?
– В каком-то смысле да, миледи.
– А чем занимается твой бывший хозяин?
– Он путешествует, миледи.
– Путешествует? Переезжает с места на место?
– Именно так, миледи.
– Может быть, он тоже хочет от чего-то убежать?
– Может быть, миледи. Он и сам частенько называет свои путешествия бегством. Иногда мне кажется, что вся его жизнь – это бегство.
– Ну что ж, ему можно позавидовать, – сказала Дона, срезая кожуру с яблока, – это удается далеко не каждому. Большинство людей только притворяются свободными, а на самом деле связаны по рукам и ногам.
– Вы правы, миледи.
– А твоего хозяина ничто не связывает?
– Нет, миледи.
– Ты меня заинтриговал, Уильям. Мне даже захотелось взглянуть на твоего хозяина.
– У вас с ним много общего, миледи.
– Может быть, во время очередного путешествия он не откажется заглянуть к нам?
– Вполне возможно, миледи.
– В таком случае, Уильям, я отменяю свое приказание. Если твой хозяин надумает нас навестить, можешь не говорить ему, что я простудилась или лежу при смерти, – я с удовольствием его приму.
– Слушаюсь, миледи.
Она поднялась и, оглянувшись, – он в это время как раз отодвигал ее стул – увидела, что он улыбается. Встретившись с ней взглядом, он тут же сделал серьезное лицо и снова крепко сжал свой ротик-пуговку. Она направилась в сад. Воздух был тих, ласков и спокоен; небо на западе разгоралось широкими полосами. Из дома доносились голоса детей, – наверное, Пру укладывала их спать. В такую погоду хорошо было погулять одной, побродить где-нибудь по окрестностям. Она вернулась в дом, захватила шаль, накинула ее на плечи и, миновав сначала сад, потом парк, незаметно дошла до перелаза. За перелазом расстилалось поле. Грязная тропинка привела ее к проселочной дороге, за которой виднелась широкая пустошь, поросшая буйным разнотравьем, а еще дальше, за пустошью, – море и скалистый берег.