Я никогда раньше не видел Мишу таким растерянным и злым, и мне стало не по себе. Но при мысли о том герое без ног я понял, что Миша перепугался из-за того, что я тоже мог упасть. Мне стало стыдно — стыдно за то, что разозлил Мишу, — и я заплакал.
— Нечего плакать! Думать головой надо. Пошли домой!
— Я в кузницу к дяде Грише хочу! — сказал я сквозь слезы.
— Нечего там толкаться у людей под ногами, когда они дело делают. Мне надо в лес с мамой идти. Пошли!
Он взял меня за руку и повел домой, но я выдернул руку и пошел позади него.
Мать уже ждала Мишу, и они ушли с котомками, пилой и топорами, сказав мне, чтобы я шел в избу. Иван сказал, чтобы я шел караулить огород, так как он не собирается проводить там три дня подряд. Девочки уже отправились в школу, а сидеть в избе с Иваном мне не хотелось. Я пошел в сарай, поиграл с утятами и цыплятами, которые из-за инея никуда не стремились из сарая, взял лук со стрелами и отправился в огород.
Солнце поднялось из-за горы со стороны Калтана уже довольно высоко, иней начал таять, но вдоль долины дул холодный северный ветер. Я поставил пучок соломы у ограды метрах в двадцати от подветренной завалины и стрелял в него из лука, не думая о стрельбе. Мысли крутились вокруг моего бега перед трактором. Большей частью стрелы попадали в цель.
Я не заметил, что Иван наблюдает за моей стрельбой, и был очень удивлен, когда тот вызвался подбирать выпущенные стрелы, а потом попросил лук. Я ему сказал, что лук для него слаб, а поэтому не надо его слишком натягивать, после чего отдал ему лук и, понаблюдав недолго за его стрельбой, решил пойти за лебедой, чтобы заготовить корм впрок.
Вдоль реки тянул такой же холодный ветер, и я быстро двигался, нарезая лебеду короткими обрезками, чтобы больше вошло в котомку. Я перемещался машинально в сторону Толиного омута, не глядя по сторонам, и представил себе мальчика без ног, о котором говорил Миша. В Калтане я видел прошлым летом несколько инвалидов без ног, которые перемещались на самодельных деревянных тележках с подшипниками вместо колес. Зимой они куда-то исчезали. Вот и тот мальчик представился мне на такой самодельной тележке. Надо спросить об этом Мишу. Тот мальчик, как и я, хотел показать, какой он смелый. Теперь, представив себя как бы со стороны — изо всех сил, спотыкаясь, бегущего перед трактором, — я увидел во всей этой похвальбе одну глупость. Я и в самом деле мог упасть в любой момент. Мне стала понятна Мишина злость, и я почувствовал почти физическую боль оттого, что так глупо разрушил чувство братской близости, которое обрел за дни его пребывания здесь. Я был уже готов расплакаться, как услышал голос Толи.