«Ну всё, — сам себе говорит Саблин, — конец».
То, что она подошла к его столу — ещё полбеды, могло и пронести, теперь точно не отвертеться. Теперь кто-нибудь из присутствующих казаков сбрехнёт своей жене, что Юнь к нему за стол садилась, и всё, понесётся трёп по станице. И неминуемо долетит до Насти. Неминуемо! А Юнь берёт рюмку и говорит громко, так, что пол чайной слышит:
— Ну, выпьем за звание, урядник!
Саблин машинально берёт рюмку, Юнь сама с ним чокается. И они выпивают. Все, кто был в чайной, даже официантки, все смотрят на них.
Она ставит пустую рюмку на стол и говорит опять громко:
— Вам, урядник, угощение за счёт заведения.
Она так смешно говорит слово «урядник», это её «р» очень странное. Он двойное какое-то. Или даже тройное, да ещё и мягкое.
Он тоже ставит рюмку на стол и понимает, что ещё не ответил ей ни разу, и говорит, неся чушь от волнения:
— Да к чему это, я ж не за этим… Я ж заплатить могу…
И тут она начинает смеяться, и смеётся над ним.
Она очень красивая. Может, и не очень молодая. Но очень красивая. Кожа не белая, с жёлтым оттенком, глаза карие, да не такие как у местных казачек, от носа углами вверх разлетаются, раскосые.
А тут ещё Саблин вспоминает то, что Юрка сказал ему про неё, ночью на заимке у деда Сергея. Про её согласие. Он не знал, не врал ли Юра ему. Может, и врал, с Юрки станется. Но тогда почему она сама подошла к нему, раньше ведь не подходила. Аким чувствует, как краснеет от этих мыслей, краснеет и шеей и ушами и щеками. Краснеет так, что дыхание схватывает, а она замечает, смеяться перестаёт и спрашивает:
— А чего это ты, урядник, покраснел так?
Саблин и говорит с трудом, через спазм в горле:
— Что-то водка крепкая, а я не завтракал сегодня.
Щупает себе горло.
Юнь снова улыбается, делает вид, что верит, и берет вторую рюмку со стола:
— Сейчас тебе закуску принесут. А Юра, дружок твой где? В госпитале ещё?
Тут Аким ещё больше покраснел, вспомнила про Юрку, значит не врал он. Значит, и вправду с ней говорил. Горло у него сдавило, едва дышит и отвечает ей, сипит:
— В госпитале он, не скоро выйдет. Лёгкое у него навылет пробито, врачи говорили, что в лохмотья разорвало, новое ему растят.
— Ну ладно, здоровья ему, — говорит Юнь. Она поднимает рюмку, снова тянет её чокаться. — Давай выпьем, господин урядник, да пойду я, а то больно злы местные казачки насчёт своих казаков.
«Злы — не то слово, — думает Аким, радуясь, что эта красивая женщина собирается уйти к себе за стойку. — Мне и то, что ты села за стол мой, боюсь, ещё аукнется».
Они выпивают на глазах ещё более удивлённых посетителей. Юнь встаёт и уходит к себе, забирая поднос со стола, а официантка уже несёт ему большую лепёшку с курицей и острым соусом. И ещё со всякой всячиной. Ох, как он стал есть её то ли спьяну, то ли оттого, что не завтракал. Необыкновенно вкусная вещь, едва китель себе не заляпал. А когда поднимал глаза от лепёшки, так видел либо удивлённые взгляды посетителей, либо странный взгляд красавицы Юнь. И вправду странный взгляд, может, и не врал про неё Юрка.