Когда освещение удовлетворило Алексеева, он перестал метаться. Повернулся к женщинам, развёл руками: нравится? Лично ему квартира Заикиной нравилась всё больше. Хотелось здесь жить, переехать сюда на веки вечные, изгнать посторонних, как грешников из рая. Алексеев отлично понимал, что это результат сложившейся мизансцены, погружение в тёплый мир, царство плюсов и удачи, что к реальным впечатлениям это чувство влюбленности в жильё имеет лишь косвенное, искусственно созданное отношение – понимал, знал и гордился этим, как овациями после спектакля или трёхкратным ростом прибыли товарищества.
– Батюшка, – бормотала Неонила Прокофьевна, вздрагивая всем телом, словно побитая дворняга. Чувствовалось, что мамаша боится Алексеева как огня. Страх перерождался в благоговение. – Отец родной! Да я же… да откуда мне…
Она готова была лизать Алексееву руки. Она видела в нём Заикину: царицу, богиню, владычицу морскую.
– Знать бы заранее, я бы ни за что… Христом-богом клянусь!..
– А я вам говорила, маменька! – высоким и чистым, как звук флейты, голосом произнесла Анна Ивановна. Кажется, это был первый случай, когда дочь перебила мать, да ещё и торжествуя. – Говорила, что он нюансер. А вы не верили, дурындой меня звали…
– …не осмелилась бы!..
– А я вам говорила…
– Хватит! – оборвал их Алексеев. – Не старайтесь мне угодить! У вас кишки вылезают от старания…
– Угодим, батюшка!
– Молчите! Вы настолько безнадежны в этой роли, что я даже не пробую делать вам замечаний. Чтобы добиться от вас чего-нибудь, надо вам отрезать руки, ноги, язык, запретить произносить слова с вашим ужасным выговором… Я требую одного! Больше никаких воздействий на меня в смысле квартиры! Никаких вообще, ясно? В противном случае я выставлю вас обеих на улицу и глазом не моргну. Вы поняли меня?
– Да как здесь не понять…
– Здесь или там – вы поняли? Учтите, внизу, в мастерской, сидят все заикинские свидетели. Если что, я призову их сюда!
– Не казни, благодетель! Замолю вину, отработаю…
– Не губите, Константин Сергеевич!
– Молчите и вы, Анна Ивановна! Нюансерша? Всё у вас бледно, неумело! Вам даже какой-нибудь водевиль или комедийку, где от вас потребуется щебетать и топать ножкой, доверить нельзя! Не сметь реветь! О, эти женские слёзы!
Он пнул ногой вешалку – оказывается, скандал переместился в прихожую! – вешалка сдвинулась на прежнее место, на вершок от двери к коридору, ведущему на кухню, и морок рассеялся. Исчез театральный свет, квартира утратила очарование, сделавшись просто частью доходного дома, и приживалки вынырнули из теней, стали отчётливо видны – несчастные испуганные женщины, жмущиеся друг к другу.