Как же холодно!
На сцене Миша тоже был не один. Кругом роились призрачные тени. Меж кубами и балками с неприятным шорохом шастали тёмные во всех смыслах личности. Более всего они походили на злобных карлов из сказок. К Мише карлы не приближались, призраки – тоже. Зрители в зале сидели тише мыши, ни жестом, ни словом не вмешиваясь в происходящее. Очень скоро Клёст перестал обращать на них внимание. Шастают? смотрят? ему-то какое дело?! Такие, выходит, чердаки в губернском городе Х. На каждом своё представление. Забрался? Будь добр, участвуй. Главное – благополучно добраться до финала пьесы. Поставить в ней жирную свинцовую точку из «француза».
Путь до слухового окна занял целую вечность.
Не окно – люк. Почему-то мутно-прозрачный. Засов приржавел, заел, но Миша с ним справился. Не с такими запорами справлялся Миша Клёст! В лицо ударил порыв морозного ветра. Улыбнувшись ему, как старому знакомому, Клёст полез на крышу.
Шишел-Мышел…
* * *
Паук, размышлял Алексеев. Кот.
Стеклянная дверь.
Эрнесто Росси.
Росси, если судить строгими законами логики, был здесь вообще ни при чём. И всё же… Мал ростом, вспоминал Алексеев. С отвислым брюшком. Крашеные усы, широкие крестьянские ладони. Лицо в морщинах. С этими данными, уже старик, Росси играл Ромео. Он и не пытался изображать юношу, но как он рисовал внутренний образ! Нюанс за нюансом, подробность за подробностью… Это была не игра, это была откровенная дерзость. В сцене у монаха Ромео катался по полу от боли и отчаяния. Ромео? Юный Монтекки?! Катался старик с круглым брюхом, и ни одна сволочь в зале не рискнула засмеяться!
Мы молчали, любовались и утирали слёзы.
Если нюансы казались Росси незначительными, он ими пренебрегал. Банальный оперный костюм. Плохо наклеенная борода. Мало интересный грим. Но всё, что Росси видел значащим, необходимым… Владение голосом. Необыкновенная четкость дикции. Правильность интонаций. Пластика, доведенная до такого совершенства, что она стала второй природой. Незаметно, спокойно, последовательно, шаг за шагом, точно по ступеням душевной лестницы, Росси подводил зал к кульминации. Но там он не давал публике последнего стихийного удара могучего темперамента, который творит чудо в умах и душах зрителей. Точно щадя себя как актера, он уходил на простой пафос или на гастрольный трюк, зная, что мы этого даже не заметим, так как сами докончим начатое им и пойдем ввысь от данного толчка по инерции, одни, без него.
Я играл Отелло, думал Алексеев, и Росси пришёл на спектакль. Аплодировал, но за кулисы не явился. Передал, что зовёт меня в гости. Я приехал и услышал вместо вожделенных комплиментов: