. Но Роман Вацлавович был членом ЦК полуподпольной партии, а Эрдман работал в ЧК, являлся всесильным представителем «чрезвычайки» в Региступре, занимал ключевую позицию в Опероде наркомвоена. Хуже и представить себе нельзя, и, разумеется, кое-кто страстно желал познакомиться с тем, кто все это затеял. Но, судя по всему, Ульянов Макса не сдал. Имя Кравцова нигде не поминалось, да и вообще, процесс прошел, Бирзе-Эрдмана расстреляли, и все, собственно. Никаких оргвыводов не последовало, не считая директивного письма ЦК РКП(б) «О бдительности», и в жизни Кравцова тоже ничего не изменилось. Он оставался слушателем академии, разбирал в Региступре трофейные документы, ходил в театры и на партсобрания и ждал. Однако вокруг было тихо, и, казалось, ровным счетом ничего не происходит.
– Стучат! – встрепенулась Рашель.
– Лежи! Открою, – остановил ее Макс и встал с дивана.
Всунув ноги в сапоги и набросив на плечи шинель – в комнате было холодно, – он подошел к двери и отпер замок.
– Случилось что? – спросил топчущегося в коридоре Маслова – молоденького, не успевшего толком повоевать слушателя академии. Маслов был одет по всей форме, но, возможно, он находился на дежурстве или еще что-нибудь в этом роде.
– Товарищ Тухачевский приказал всем слушателям и преподавателям срочно прибыть в академию!
– Понял. Спешишь?
– Да, мне еще…
– Тогда коротко, случилось что? – свой вопрос Кравцов задал так, то есть таким тоном, с такой узнаваемой любым военным человеком интонацией, что не ответить Вася Маслов просто не мог.
– Зиновьева убили!
– Да ты что! – вскинулся Кравцов, надеясь, что получилось достаточно убедительно. – Где, когда, как?
– Не знаю! – замотал головой Маслов. – Вроде в Питере… Но не знаю. Я побежал? Хорошо?
– Беги! Саблин, на выход! – кивнул Макс, выглянувшему на шум другу. – Всем приказано прибыть в академию. Говорят, – понизил он голос, – Григорий Евсеевич убит.
Новость, что и говорить, нерядовая, и Саблин отреагировал на нее самым естественным образом. У него даже челюсть отвисла. Последним вождем, которого хоронила партия, был Свердлов, но Яков Михайлович умер от испанки. А из погибших от белого террора вспоминались только Урицкий с Володарским, да, пожалуй, еще убитый анархистами Загорский. Были еще наркомы Бакинской Коммуны – Шаумян, Фиолетов и Азизбеков – но и это дело давнее. Восемнадцатый год.
Покачав головой и чертыхнувшись, Кравцов вернулся в комнату, где застал лихорадочно одевавшуюся Рашель. Кайдановская, разумеется, слышала весь разговор и теперь спешила в Комуниверситет. В такие дни партийные активисты стремились быть вместе. Мало ли что?