— Уж я тебе! — привычно погрозил пальцем дядюшка Гаюн и достал скамеечку для дойки, поворачиваясь ко второй своей питомице, красавице и умнице Марте.
— Кызя-кызя... — коза с ленивой грацией повернулась к лесовику левым боком и доброжелательно дернула кончиком белого хвоста.
Лесовик довольно заурчал, когда до его носа долетел сладкий запах молока, смешанный с тяжелым козьим духом, и даже на секунду забыл о раздражающих переменах в призрачном лесу, о неопытных Стражах и толпах зевак и туристов. Рот наполнился слюной, а глаз приятно радовала тугая струя, взбивающая молоко в подойнике в воздушную ароматную пену.
И тот во дворе под чьей-то ногой скрипнула старая доска, а следом за скрипом зазвенел надтреснутым колокольчиком женский голос:
— Хозяин! Принимай гостей!
Марта замерла, выпучив глаза. Зойка ошалело шарахнулась в самый темный угол и там затаилась. Борис Борисыч заорал басом в своем стойле, а дядюшка Гаюн едва не перевернул подойник от неожиданности.
— Совсем совесть потеряли, — проворчал он и снова склонился к козе, чтобы обнаружить ту в состоянии дикого ужаса. Марту трясло, ее просто колотило от ужаса.
— Да что ж такое!? — лесовик уперся ладонями в колени, поднимаясь со скамьи. — Коз моих пугать? Ну, я вам...
Полыхая благородным гневом, хозяин призрачного леса выскочил во двор и замер на пороге сарая, рассматривая свою гостью.
Рыжие волосы собраны на затылке в небрежный узел, лицо бледное, молочное прямо, и ни одной веснушки, что удивительно при таком цвете волос. Платье темно-зеленое в желтый цветочек — неприлично короткое! — открывает ноги, по щиколотки спрятанные в светло-коричневые сапожки на высокой шнуровке, еще более неприличные, чем платье.
И глазищи — огромные, пронзительные, чужие.
«Донесли!!!» Обо всем недовольном бормотании, о нареканиях на молодежь, о тоске об ушедших днях.
«Но кто?» Все указывало на Зойку. И если бы та умела говорить, так ведь нет. Бред!
Дядюшка Гаюн склонил почтительно спину и опустил голову:
— Чем обязан высокому визиту?
Женщина на секунду растерялась, словно она ждала другого приема, нахмурилась и негромко произнесла:
— Мы только гости в доме хозяина леса. Смеем ли мы с моей... воспитанницей надеяться на ночлег и, может быть, легкий ужин?
Борис Борисыч снова заорал дурным голосом, словно боялся, что на ужин пойдет именно его ароматное мясо, а лесовик еще раз удивился такой реакции своих питомцев, но только пожал плечами и сделал приглашающий жест в сторону дома.
Пришедшая замялась на секунду, тяжело вздохнула и нехотя призналась: