Правда, за один «тяжкий проступок» Лойолу все-таки судили в Аспейтии, но особого страха у него этот факт не вызвал. Молодой мечтатель чувствовал себя при дворе достаточно вольготно и не страдал избытком скромности. Во всяком случае, в дамы своего сердца он записал не женщину своего круга (как мы помним, весьма уважаемого), а особу королевской крови. По собственным воспоминаниям Лойолы, «…сеньора эта была не просто благородного происхождения, как графиня или герцогиня, но занимала положение куда более высокое, чем любая из оных». Первый иезуит унес эту тайну в могилу, но исследователи все же имеют версии насчет предмета воздыхания Иньиго. Первая из них, наиболее вероятная, ни много ни мало новая королева Жермена де Фуа, на которой женился Фердинанд после смерти Изабеллы. Лойола видел ее достаточно часто: Жермена обожала общество жены Веласкеса и дня не могла прожить без любимой подруги. Правда, на роль высокого идеала королева тянула с трудом. Злые языки называли ее «жирной и не всегда трезвой».
Другая кандидатура — сестра Карла V Леонора Габсбург, супруга короля Франции Франциска I. Есть еще домыслы насчет инфанты Каталины, дочери Хуаны Безумной, но вызывает сомнения слишком юный возраст принцессы. К моменту смерти Фердинанда ей исполнилось только девять лет.
На самом деле, не столь уж важно, какая из королевских особ оказалась предметом воздыханий Иньиго. Вызывает удивление другое: серьезность, даже обстоятельность, с которой он размышлял о своей возлюбленной.
По собственным воспоминаниям Лойолы, выздоравливая от ранения, он «…воображал себе, что сделал бы, служа некоей сеньоре; представлял себе те средства, к которым прибегнул бы, чтобы отправиться туда, где она находилась; остроты и слова, которые он ей сказал бы, а также ратные подвиги, которые совершил бы ради служения ей. И так был он этим обольщен, что не видел, насколько это было для него недостижимо: ведь сеньора эта была не просто благородного происхождения, как графиня или герцогиня, но занимала положение куда более высокое, чем любая из оных»[8]. А ведь ему уже шло к тридцати — поздновато для юношеского романтизма даже по современным понятиям, а в XVI веке люди взрослели значительно раньше!
Уместно ли вспомнить здесь культ Прекрасной Дамы? Несомненно. Только в те времена рыцарские традиции, предполагавшие свершение ратных подвигов ради далекой и недоступной красавицы, постепенно отходили в прошлое вместе с самим рыцарством. Появилось огнестрельное оружие, изменившее правила ведения войны. Доспехи теперь больше мешали быстроте маневра, чем защищали. Само рыцарское сословие теряло почву под ногами, перерождаясь в дворянство. Уходила философия рыцарства. Но юный Иньиго, помешанный на рыцарских романах, не хотел этого видеть.