Он взглянул на тяжелые цепи, брошенные сбоку от него, и снова посмотрел мне в глаза. Он нахмурился. На его лице промелькнуло одобрительное выражение, которое заставило меня поверить, что он собирается довериться мне. Он поднял руку, но остановил ее в воздухе. Его челюсть и кулак сжались одновременно. Затем он растопил мое сердце: поверив мне, он сделал над собой усилие и вложил свою большую руку в мою.
Мы замерли на короткое время в таком положении: он сидел, я стояла, а наши руки были соединены. Поднявшись на ноги, огромное тело Заала возвышалось надо мной. Его рука все еще держала мою, и я знала, что он не отпустит меня. Он был таким свирепым и неукротимым во внешности и поведении. Но его крепкая хватка на моей руке сказала мне, как он боялся понятия своей свободы… довериться мне… когда, в его измученном уме, я могу привести его только к большему наказанию и большей боли.
Он глубоко вздохнул и прошипел:
— Я слаб. Я чувствую слабость.
Вздохнув, я склонила голову набок.
— Я знаю. Но ты станешь сильнее. С каждым днем ты будешь становиться сильнее.
Поглаживая большим пальцем шрам на его руке, я наблюдала, как напрягаются его мышцы. Наши взгляды встретились; что-то неописуемое, осязаемое прошло между нами.
Я добавила:
— Пойдем со мной.
Заал кивнул, и я повела его к лестнице. Когда мы дошли до нижней ступеньки, он замедлился, а затем остановился. Я снова взглянула на его настороженное лицо и автоматически сжала его руку.
Он глубоко вздохнул и снова последовал за мной, на этот раз вверх по лестнице.
Когда мы достигли вершины, я открыла дверь. Яркий свет немедленно затопил пространство. Заал, словно ослепленный, попятился назад и уперся спиной в стену.
Я повернула голову, чтобы заметить, что он щурится. Его свободная рука защищала лицо от света. Он задыхался, как будто только что пробежал марафон, но его рука все еще не отпустила мою. Нет, совсем наоборот. Его хватка стала железной, почти болезненной.
— Заал? — позвала я и последовала туда, где он прятался в тени. — Что случилось?
Я осторожно отвела его руку от лица. Его глаза быстро моргали. Он указал на луч света, освещающий пол.
— Свет, — прохрипел он.
Я нахмурилась в замешательстве.
— Свет? — переспросила я.
Он кивнул головой и тяжело сглотнул. Когда я посмотрела ему в лицо, меня осенило.
— Ты никогда не выходил на улицу при свете дня?
Заал уставился на свет, в луче которого танцевали пылинки, и ответил:
— Я всегда в темноте. Прикованный цепями в темноте. Я убиваю только в темноте.
Я знала, что с ним обращались, как с животным. Но лишить имени, заставить всегда склонять голову, наказывать за слова и бросить в темноту с детства? Лишить дневного света? Это ранило меня глубже, чем любой нож. Держать вдали от солнца…