Отец сначала задавал дежурные вопросы, не смотрел в глаза и держался напряженно. Она же, наоборот, несмотря на чувство неловкости, вовсю старалась разрядить обстановку, сблизиться с ним, рассказывала про все подряд, что в голову взбредет. Особенно разошлась, когда делилась впечатлениями о старухе дикторше.
Отцу, видать, были знакомы ее ощущения, потому что он ожил, заулыбался. А потом случился конфуз: она нечаянно опрокинула бокал вина и багровые капли попали на его брюки.
Алена ужасно расстроилась и, пытаясь промокнуть салфеткой пятна, запричитала:
— Ой, папа, папочка, прости! Я такая неуклюжая!
А он вдруг не рассердился, напротив, улыбнулся. После этого инцидента напряжение его как будто спало. Взгляд он больше не отводил, и разговор пошел как по маслу. Они даже смеялись. И на душе было так хорошо и легко, пока не вернулись домой…
Дома папа сразу стал другим — замкнутым, отстраненным. Жанна Валерьевна и вовсе, как показалось Алене, посмотрела на нее с ненавистью. Папина жена ее в общем-то не обижала, но обращалась свысока. Практически с ней не разговаривала, а когда и случалось такое, буквально цедила слова сквозь зубы. Алена кожей чувствовала неприязнь мачехи и не знала, как себя с ней вести, чтобы не раздражать еще больше.
Да и Артем, хоть и спросил довольно миролюбиво, как прошел ее день, относился к ней, чувствовалось, тоже плохо.
Но хуже всего дела обстояли, конечно, с Максимом. Они, Жанна Валерьевна и Артем, хотя бы старались делать вид, что терпят ее. Максим же открыто демонстрировал свою враждебность. И что самое обидное, ей он почему-то нравился. Необъяснимо. Вопреки. Вот нравился — и все тут. Она даже нарисовала его! Но, устыдившись, спрятала скетчбук подальше.
Если бы он не был ее братом, она бы, наверное, грезила о нем. Хотя влюбиться в такого — не дай бог. Это беда. Катастрофа.
В любом случае его ненависть ранила больнее, чем презрение Жанны Валерьевны и неприязнь Артема. Почему-то очень сильно, прямо до боли не хотелось, чтобы он так к ней относился. Хотя понимала сама: иначе и быть не могло. На то есть тысячи причин. Начиная с того, что папа изменил Жанне Валерьевне с ее матерью, и теперь Алена — живое тому напоминание. И заканчивая простой, но жестокой правдой: кто он и кто она. Небо и земля. Принц и нищая. Красавец и страшилище. Ну нет. Страшилищем она все же не была. В детдоме, например, за ней ухлестывал Чусов и утверждал, что в жизни не видал таких, как она. Но… Рядом с Максимом она чувствовала себя совсем невзрачной.
А еще, несмотря на его злость, грубость и ершистый нрав, она не чувствовала в нем настоящей продуманной жестокости, от которой истинный циник получает садистское удовольствие. Он просто казался человеком, который решил, что терять ему нечего, а потому готов лететь вместе со всем миром в тартарары. «Но лучше не думать о нем», — говорила она себе. Хотя не так-то легко это давалось. Мысли сами собой лезли в голову. Но надо как-то отвлечься.