Хотя Джонатан Миллер и сказал мне после того, как «Пробуждения» вышли в свет, что я стал знаменитым, это было не совсем так. Книга получила литературную премию и была хорошо принята публикой, но в США ее почти не заметили (была опубликована только одна рецензия в «Ньюсуик», написанная Питером Прескоттом). Внезапная популярность «Шляпы» сделала меня по-настоящему публичной фигурой, хотелось мне этого или нет.
Конечно, сразу проявились преимущества моего нового положения. Неожиданным образом я вошел в контакт с огромным количеством людей. Обладая способностью помочь, я также был способен и принести вред. Я больше не мог писать анонимно. Когда я сочинял «Мигрень», «Пробуждения» и «Ногу», я и не думал о читающей публике. Теперь у меня появилось некое обостренное ощущение собственной самости.
И до этого время от времени я произносил публичные лекции, но после выхода «Шляпы» меня завалили приглашениями и всякого рода просьбами – выступить и рассказать о тех или иных вещах. Плохо это было или хорошо, но теперь я оказался в центре внимания, хотя по складу характера я скорее одиночка, а творить предпочитаю подальше от публики. Но с этих пор творческое одиночество стало для меня труднодостижимым.
И раньше мои собратья-неврологи никак не участвовали в жизни моих книг. Теперь же к этому прибавилось еще одно подозрение. Я стал, что называется, «популярным» писателем, а к популярному писателю по определению нельзя относиться серьезно. Конечно, все было сложнее, и некоторые из коллег считали «Шляпу» серьезным, детальным неврологическим опусом, который просто изложен в форме классического нарратива. Но в массе своей медицинское сообщество хранило молчание.
В июле 1985 года, за несколько месяцев до выхода «Шляпы» в свет, я почувствовал, что во мне возрождается интерес к синдрому Туретта. В течение нескольких последующих дней новыми мыслями о нем я заполнил целую записную книжку и вновь начал подумывать о полномасштабной книге. В это время я находился в Англии, но своего пика творческое воодушевление и наплыв идей достигли в момент, когда я летел в Нью-Йорк. Правда, по приезде мне пришлось на пару дней оторваться от нового проекта, когда почтальон принес в мой дом на Сити-Айленд пакет от «Нью-Йоркского книжного обозрения». Там была книга Харлана Лэйна «Когда сознание слышит» – история глухих и их языка. Боб Сильверс спрашивал, не соглашусь ли я отрецензировать книжку. «Вы никогда по-настоящему не задумывались о языке. Эта книга заставит вас сделать это», – писал он.
Я не был уверен, хочу ли отвлекаться от своей книги о Туретте, за которую уже собирался сесть. Изначально я думал сделать это еще в 1971 году, после того как встретился с Реем, но там меня отвлекли дела с моей ногой и Джоном П. Теперь вновь появилась опасность, что меня собьют с избранного мной пути. И тем не менее книга Харлана Лэйна одновременно и восхитила меня, и привела в ярость. Книга воспроизводила историю глухих – их богатой уникальной культуры, основанной на использовании визуального языка, языка знаков. В книге также отразились до сих пор продолжающиеся споры о том, нужно ли строить систему образования глухих на основе их собственного языка или же их стоит силой приучать к обычной системе – решение, которое чревато катастрофическими последствиями для людей с врожденной глухотой.