Когда в начале второго дверь открылась и оттуда выполз красный, как рак, потный мужичонка лет сорока, растрепанный так, будто его драли собаки - я не обращая внимания на очередь и загнав в самый дальний угол души свою стенающую совесть, рванулся вперед и проскользнул в образовавшуюся после убежавшего претендента щель между косяком и дубовой дверью. Позади меня кто-то возмущенно пискнул насчет очереди и наглецов, ее не соблюдающих, но я не обратил на то никакого внимания. Простите, товарищи, все животные равны, но некоторые - равнее! Наглость города берет! Ну и смелость - само собой. И вообще - мне назначено на тринадцать ноль-ноль, и я войду в тринадцать… пусть не ноль-ноль, но близко к тому. Время - деньги!
Кстати, в этом случае как раз и верно - за время, что я сижу в очереди, мог бы написать хороший кусок текста, а он стоит приличных денег. Так какого черта я буду сидеть перед этой дверью?
Комната была живой иллюстрацией кошмара людей, ненавидящих Союз. Стол, за которым сидят трое мужчин, перед столом - стул для «подсудимого». И пустая комната, если не считать портретов вождей на стенах и девушки- секретаря с личиком очкастого лемура - за столиком у стены. Какова ее функция, так и не понял - она что-то записывала, когда я вошел, и тут же посмотрела на меня с таким выражением собственного превосходства, что я даже восхитился - вот как надо себя держать тем, кого можно сбить кепкой и плевком! Неважен рост, неважны физические кондиции - главное, это чувство собственного превосходства над миром! Маленький черный властелин...
Я поздоровался, мне никто не ответил. Тогда я уселся на стул и заложил ногу за ногу (бунтовать, так бунтовать!).Члены комиссии уставились на мои ноги с таким осуждением, что казалось - я не ноги скрестил, а показал им что-то совсем уж неприличное. Например - книгу «Архипелаг ГУЛАГ».
- Карпов Михаил Семенович - начал я «разговор», мило улыбаясь хмурым пенсионерам - Меня пригласили на беседу к тринадцати ноль-ноль. Слушаю вас!
Члены комиссии переглянулись (вот же наглец!), потом тот, что сидел справа - высокий, с жестким лицом старого чекиста, угрюмо бросил:
- Это мы вас слушаем, молодой человек! Зиночка, подай нам дело Карпова!
Жуть повеяло от этих слов. Я вдруг увидел этого мужика молодым, одетым в мундир НКВД - за таким же столом, с таким же строгим и неприязненным выражением лица. А на стуле - преступник, враг народа - избитый, в кровоподтеках, изможденный и худой.
Вот так некогда осудили моего прадеда, Карпова Семена Викторовича, такой же «тройкой». Осудили на пять лет трудовых лагерей за антисоветскую пропаганду. Видимо - сболтнул где-то лишнего, а кто-то взял, да и донес. Карповы были зажиточными крестьянами - восемь лошадей имели в хозяйстве, коров, хороший дом. Наемных работников не было - все работали, вся большая семья. Раскулачили. Прадеда сослали на строительство Беломорканала, откуда он не вернулся - сгинул. Дед отрабатывал срок на шахте в Донбассе. Вернулся, а от дома остался один сруб. Все имущество соседи растащили, ничего не осталось. Нищий и босый. Потом работал грузчиком в порту, на рыбзаводе. Выжил, сам поднялся, всех детей и внуков поднял. Умер в 75 лет, подорвав здоровье в молодости. Любил я его, очень любил. И сейчас люблю. И помню.