А тем временем у местного населения для враждебности к англичанам и шаху Шудже имелось действительно немало причин. С одной стороны, присутствие большого контингента войск больно ударило по карманам простых афганцев. Из-за возросшего спроса на продовольствие и предметы первой необходимости цены на базаре подскочили, налоги, необходимые для содержания новой администрации Шуджи, не говоря уже о его неумеренно роскошном образе жизни, резко увеличились. Кроме того, несмотря на все прежние обещания, англичане отнюдь не собирались уходить — напротив, складывалось впечатление, что армия останется тут навсегда. Многие англичане желали шаху Шудже долгих лет правления и даже не сомневались в том, что так оно и будет.
В Кабуле распустившиеся солдаты, особенно офицеры, все чаще соблазняли местных женщин и просто приставали к ним на улицах, что вызывало праведный гнев мусульман. В местах постоя воинских частей нередко отмечались случаи сожительства военных с местными женщинами. Особой ненавистью к англичанам пылали обманутые мужья, среди которых были и люди весьма влиятельные, а между тем их многочисленные протесты игнорировались. Историк сэр Джон Кэй писал по этому поводу: «Афганцы всегда ревниво относились к чести своих женщин, и многое из происходящего в Кабуле воспринимали как тяжкий позор, побуждающий к мести… Скоро позор стал невыносимым, и обиженные пришли к выводу, что возмездие можно совершить лишь собственными руками». Никому не хотелось ждать долго, но кто-то должен был зажечь фитиль.
Первые признаки надвигающегося урагана обнаружились вечером 1 ноября 1841 года. В этот день Бернс записал в дневнике «…Я все более буду уставать из-за того, что время обманывает мои надежды». Эта запись оказалась последней в его личных бумагах. Вечером его помощник и друг, хорошо осведомленный кашмирец Мохан Лал, предупредил его, что ближайшей ночью на него будет совершено покушение. Многие афганцы считали ответственным за оккупацию Афганистана именно Бернса, обманувшего Дост-Мухаммеда демонстрацией своих добрых чувств к нему. Враждебность к Бернсу усугубляло и его «неравнодушие» к афганкам. Как пишет в своих воспоминаниях русский доктор Иван Лаврович Яворский, с «последствиями донжуанства первых англичан, во главе которых стал известный Бернс» ему приходилось сталкиваться в Кабуле и спустя почти сорок лет, в 1878–1879 годах.
Бернс с несколькими офицерами жил в самом центре Кабула, рядом с Чорсу — одной из главных улиц столицы в большом двухэтажном доме с внутренним двором, окруженным стеной. Мохан Лал считал это жилище слишком уязвимым и предлагал срочно перебраться в безопасное место, в северную часть города, где размещались английские и индийские солдаты. Однако Бернс был уверен в своих силах и, зная, что крупные английские и индийские подразделения находятся всего в двух километрах, не внял совету друга. Правда, он все-таки отдал приказ сипаям усилить на ночь охрану дома.