Еще ничего не произошло, а он уже весь извелся. Как девица, честное слово. Анрэй был противен сам себе. Флориана вечно твердит о чувствах, но одно дело быть любимым, а другое – любить. Он хотел, чтобы его любили, но опасался любить сам. Чувства до того въедливая гадость. Избавиться бы от них и горя не знать. Но, похоже, для него все потеряно. Он завяз, как муха в сиропе.
Хватит. Он повел плечами, сбрасывая непривычные сомнения. Позвал Бена и велел пригласить лэйди Флориану Вестор. Анрэй сходил бы за ней сам, но не хотел отступать от обычая – жена должна прийти к мужу в первую ночь. Нарушать традиции – плохая примета.
Анрэй ждал Флориану, стоя посреди комнаты. Руки, сжатые в кулаки, казалось, еще хранили тепло ее ладоней, которые он держал в храме. Он ощущал его так остро, словно все еще прикасался к ней.
Он вздрогнул, услышав шаги. Без сомнений это она. Ее тихую поступить он узнавал мгновенно. Какие признаки любви перечисляла Флориана? Любовь – это когда отличаешь ее шаги от тысячи других. Анрэй хмыкнул. Кто бы подумал, что с ним такое случится.
Она шла, опустив голову. Прекрасное видение, словно окутанное снегом, с россыпью солнечного света по плечам. Приоткрытые губы влажно блестели, глаза, когда она подняла голову и смело встретила его взгляд, смотрели с вызовом. Она походила на без вины приговоренную, готовую принять мученическую смерть, но не сдаться.
Это он сделал ее такой? Он тот бесчувственный палач, что издевается над ней? В эту минуту Анрэй ненавидел себя, но ничего не мог с собой поделать. Измениться не в его силах. Он просто не мог ее отпустить. Даже понимая, что это будет правильно и честно по отношению к ней. Просто не мог…
— Флориана, — позвал он ее, понизив голос до шепота, от которого она задрожала. Губы произносили имя жены, пробуя его на вкус, перекатывая по небу, как редчайшее вино. От него во рту возник сладкий привкус. Еще слаще на вкус была она сама.
Больше никто из них ничего не сказал. В эту ночь слова лишились смысла. Были важны лишь действия.
Анрэй протянул к жене руки, умоляя первой сделать шаг навстречу. Это подарило бы ему надежду, что еще не все потеряно, что между ними может быть что-то большее, чем просто договор. Но она стояла неподвижно. Прекрасное, но чуждое изваяние.
Ничего, значит еще не время. Значит, в другой раз. А сейчас он сам пойдет к ней. И гордость смолчит, как молчала все это время. Потому что ничего он не хотел так сильно, как быть любимым этой женщиной. Отчего-то ему было важно, чтобы именно она восхищалась им. Именно она скучала по нему и жаждала его объятий так же сильно, как он жаждал ее всю.