Пулеметному расчету «льюиса», в котором первым номером был мой друг Паракин, а вторым — я, пришлось занять огневую позицию у дороги, ведущей от завода в поле. Изготовились...
Небо начало светлеть, и вдруг я вспомнил, что в боковом кармане тужурки лежит недоеденный кусок хлеба и небольшой кусочек сала.
— Павло, — шепчу Паракину, — у меня есть хлеб и сало, давай съедим.
— Ты что, сдурел? Тише! — зашипел на меня Паракин.
Но я не мог успокоиться. А что, если меня убьют в бою? Пропадут тогда хлеб и сало... Под неодобрительное сопение Павла я извлек свои припасы, съел их и только тогда угомонился.
Когда банда приблизилась к заводу, мы вместе с Паракиным подпустили ее чуть ли не вплотную и открыли огонь из пулемета и карабина. Во фланг банде в конном строю ударили кавалеристы. Бандиты были разгромлены.
А потом наш отряд опять направили в Смелу: объявилась новая кулацкая шайка. Дорога проходила мимо небольшого редкого леса. С опушки ударили выстрелы. Развернувшись в цепь, стреляя на ходу, мы ворвались в лес. Бандиты, отстреливаясь, стали отходить. Вдруг меня что-то толкнуло под правую лопатку и обожгло. За сук зацепился, что ли? Оборачиваюсь и вижу: шагах в двадцати падает бандит, подстреленный моими товарищами. В руках у него еще дымился обрез.
Подскакал фельдшер (мы его звали помощником смерти), задрал на мне гимнастерку и быстро извлек пулю, благо конец ее торчал снаружи (обрез все-таки не винтовка: убойная сила у него не та). Фельдшер смазал рану йодом, наспех перевязал ее, и мы продолжали преследовать врагов.
Стычки с бандами Богатыренко, Хмары и других атаманов продолжались все лето. Это была тяжелая и изнурительная борьба. У бандитов хорошо была поставлена разведка. Только нащупаем их след, как шайка, предупрежденная осведомителями, бесследно исчезает. Редко удавалось нам настигнуть банду и дать ей бой.
Только к осени вернулись мы в Белую Церковь. Продолжая служить в батальоне, я посещал трудовую школу второй ступени.
— Надо тебе военному делу учиться, дружок, — сказал Петухов.
И вскоре я стал курсантом 11-х кавалерийских курсов, размещавшихся здесь же, в Белой Церкви.
Не верю своему счастью. На мне красные брюки галифе, фуражка с белым околышем, шашка, винтовка, подо мной красавец конь с громкой кличкой Сенегал. Итак, я курсант-кавалерист. Зачислили меня в 1-й эскадрон, которым командовал бывший корнет[6] 14-го Нижегородского драгунского полка Пац-Помарнацкий (для упрощения ребята между собой величают его просто Пацем). По манерам, щегольству, лоску это классический представитель дворянства и старой гвардейской конницы. Высокий, стройный. Бакенбарды чуть не до подбородка. В руке неизменный стек. Сапоги «бутылкой» сияют свежим глянцем. В зубах всегда папироса: он и разговаривает, не вынимая ее изо рта. Нас этот аристократ вообще не замечает. Все распоряжения отдает только через вахмистра — старшину эскадрона. На конностроевых учениях команды подает резким и нарочито хриплым голосом, но больше любит прибегать к сигналам трубача.