13 июня, день. Андрей Комаров
Все время, что мы ехали в Юбилейный, Митька бормотал без умолку, возбужденный, даже ненормально возбужденный. Он то показывал пальцем на скопления битых машин, крича что-то вроде «Пипе-е-ец!», то, сбиваясь, перескакивая с одного на другое, говорил, говорил, говорил… как плотину прорвало. Рассказывал о том, как выживал эти дни рядом с раздувающимися от жары телами родителей и с ужасом думал о том, куда ему деваться.
Он вообще вначале решил, что остался в целом свете один. А когда услышал за окном голоса, ужасно обрадовался, открыл окно, хотел высунуться и крикнуть, но зацепился штаниной за отцовское кресло, стоявшее возле батареи отопления, и опоздал. Слава богу, опоздал. И только смотрел на то, как несколько парней, явно нерусских, забивают до смерти парнишку лет тринадцати, радостно скалясь, будто не человека убивали, а палочкой-«саблей» срубали верхушки у чертополоха. И это было страшно. И совершенно непредставимо.
А потом они пошли прочь, с хохотом обсуждая, кто какой удар нанес и как брызнула кровь и мозги. И как жалобно визжал пацаненок, которому перебили ноги.
Митьку тогда вырвало, и он долго не мог заставить себя выйти из дома, чтобы хотя бы немного осмотреться. А когда вышел – уже вечером, решил все-таки пройтись и посмотреть, – на него едва не налетела толпа человек в десять, не меньше. Они, похоже, от кого-то спасались, так что Митьку не заметили. Он от неожиданности и спрятаться не успел – прижался лишь к стволу тополя, вот и все его прикрытие. И только через пять минут, едва не надув в штаны от страху, трусцой побежал домой – к мертвым родителям, не зная, что делать и как дальше жить.
– Я, кстати, вспоминал про тебя! – захлебываясь словами, говорил и говорил Митька. – Вспоминал! Я звонил тебе! Вначале гудки шли! Потом абонент недоступен! И всё! Связи нет! И что делать, я не знаю! Хоть вешайся! Правда, я хотел! Думал, чем так жить, лучше сдохнуть! Я один, и всюду какие-то уроды! И придется мне валяться на улице, как тому пацану, с выдернутыми кишками! Лучше уж здесь, с родителями!
А потом «железный Митька» вдруг завыл. Зарыдал – в голос, раскачиваясь, как молящийся еврей, страшно, как только и могут выть пацаны, уже почти взрослые, сильные, привыкшие держать свои нервы в кулаке, привыкшие держать удар, но… этот удар был слишком силен. И я его понимал. Я испытал то же самое – только без ублюдков на улицах.
– Ладно, Мить… успокойся! – сказал я максимально уверенно и твердо. – Теперь мы с тобой. И еще парней подберем. И будет все нормально!