— Что-то надо предпринять — на Сэнди надвигается экономический кризис, — мрачно объявил Полковник, отхлебнув большой глоток горькой «Виктории». — Он добрался до последней тысячи, положение серьезное.
— У жены-то всего четыре сотни осталось, на днях она купила электрическую швейную машину, двух попугаев в клетке, платье от парижского портного и лошадь с двуколкой — ездить за покупками. Так что все в порядке, — оправдывался Сэнди.
Полковник требовал немедленного пресечения бездумного расточительства.
— Мы должны купить того скакуна, я вам говорю. Великолепное животное, — настаивал Блуи Армфилд. — Я буду тренировать его день и ночь, и в июле мы на него поставим. Флемингтонский круг я знаю как свои пять пальцев. И тогда мы — богачи до конца наших дней. Представляете как расшумятся газеты: «Блуи Армфилд снова на ипподроме! Вел всю дистанцию на Больших национальных!» Но Сэнди упрямо твердил, что азартная игра противоречит его религиозным убеждениям, хотя и не уточнял, какую именно религию он исповедует. Блуи только печально кивнул — жаль из-за религиозных предрассудков упускать такую возможность.
Арти Макинтош предложил Сэнди откупить у Луиджи рыбную лавочку — тогда бы мы были обеспечены бесплатной жареной рыбой с картошкой, а Сэнди нанял бы Луиджи себе в повара и сам ничего бы не делал. Но Полковник Макдугал заявил, что в таком случае Сэнди будет эксплуатировать чужой труд, а честный рабочий человек никогда не пойдет на такое преступление. Я тоже заволновался и посоветовал Сэнди немедленно положить деньги в банк. Хуже я ничего не мог бы придумать.
— Не верю я этим самым банкам, — запротестовал Сэнди. — Ты говоришь, что ты социалист, ну и ладно, а я христианин, я этих менял в свой храм не впущу.
Поступили и другие предложения; мы предлагали все что угодно, кроме одного — перестать пить.
В конце концов Сэнди покачал головой и изрек:
— Бог дает, бог и берет. Никогда еще я не был так счастлив, за всю мою жизнь: столько мы переговорили — и про политику, и истории разные рассказывали, и песни пели хорошие, старинные. Таких песен теперь и не сочиняют.
И надтреснутым тонким голоском он запел «Беглого каторжника», а мы хором подтянули:
Мы шлялись по дорогам,
Бродили по степям.
Ты лучше нас не трогай,
Тюремщиков — к чертям!
К полуночи мы и думать забыли о надвигающемся на Сэнди разорении.
Под вечер в следующую субботу хозяйка пансионата, где жил Полковник, выставила нас из своего почтенного дома. Это глубоко оскорбило нас, и мы удалились, сказав ей на прощанье, что Макдугал не очень-то нуждается в ее обедах и комнатушках и немедленно переселится в кафе-палас «Эму».