Так, переворачивая листки календаря, тянулись однообразные дни. Постепенно боль утихла, спины наши стали гибкими, руки огрубели и свыклись с тяжелым трудом — самым тяжелым, какой мы знавали до этих лет безработицы. Солнечные ожоги превратились в загар. Избавившись от всех этих мук, я мог наконец вспомнить о Мэйбл. Мне очень хотелось заговорить о ней с Арти, но я решил: пусть он первый о ней заговорит. Однако Арти молчал; у него все время был вид занятого человека, не склонного откровенничать.
Как-то под вечер в пятницу я пошел в дом, чтобы налить в кувшин воды. Заодно я заглянул в старый ящик со льдом, подвешенный к столбу на веранде; я надеялся обнаружить хоть какой-нибудь признак обновления опостылевшей бараньей диеты. Как бы не так — там не было ничего, кроме половины бараньего бока, огромного, что твоя гора! Мясо засохло и потеряло естественный цвет. Я подозрительно принюхался и обследовал его более тщательно. Меня чуть не стошнило, рот наполнился слюной.
Из столовой доносились какие-то странные звуки. Я заглянул в дверь и увидел Жадюгу Филлипса; в чем мать родила, он сидел в жестяной ванне с водой, прижав колени к подбородку, и яростно намыливался; лицо его выражало нечто вроде блаженства — насколько, разумеется, это возможно при такой грубой роже. Ну прямо восьмое чудо света!
Вернувшись к Арти, я сообщил:
— Старый Жадюга принимает ванну.
— Не болтай! — ответил Арти. — Упади он в помойку — и то после не станет мыться.
— Говорю, моется! Сидит в лохани с водой. Мало того, моется с мылом! Да, чуть не забыл: не ешь вечером мясо — оно червивое.
— Стрелять надо дураков, кто на него работает! — крикнул Арти и в сердцах швырнул вилы на землю.
Однако платили-то нам сдельно; мы снова принялись копать, только изредка останавливались поворчать о протухшем мясе да о Филлипсе, который моется сейчас с мылом. Когда лучи заходящего солнца окрасили голые холмы в оранжевый цвет, мы нагрузили телегу. И не успели подъехать к дому, как появился Жадюга. Он извлек из холодильника мясо и постучал им о столб веранды.
— Эй ты, старая скотина, нечего вытряхивать червей из мяса! — крикнул Арти. — Не трать зря силы! Мы червивое мясо не едим!
Жадюга растерялся. Мы были до крайности разозлены, но, взглянув на него, вдруг окаменели: на Филлипсе был синий костюм, целлулоидный воротничок и черный галстук!
— Мясо хорошее, — преодолевая смущение, выговорил Жадюга. — Но если вам так не хочется его есть, я открою мясные консервы. — Он бросил баранину обратно в ящик и скрылся в доме.
За ужином Арти, как обычно, потребовал перцу и маринаду. За столом все чувствовали себя как-то напряженно, но вовсе не из-за реплик Арти — мы были чрезвычайно заинтригованы необычным видом Жадюги Филлипса. Он понимал это и вел себя, как подозреваемый в убийстве на допросе в полиции.