Болельщики АНА по-прежнему посмеивались: они еще чувствовали себя в безопасности.
Преисполнившись гордости, Аткинс разыгрывал теперь только самые сложные карамболи и свои шары, понемногу набирая счет, пока не сравнялся с Комбером на девяноста четырех очках. Теперь смеялись уже противники АНА.
— Нет, больше не могу! — взвыл Арти Макинтош, умоляюще вскинув руки. — Остановите его! Не могу больше!
Аткинс через весь стол положил своего шара, подкатив другой шар к лузе. Теперь ему нужно было набрать всего три очка: положить красный или свой. Белый стоял за чертой, а красный был прижат к левому борту. Воцарилась мертвая тишина, словно на похоронах, когда опускают гроб. Аткинс изучал положение на столе так спокойно, как будто тихо-мирно играл с дружком в «Королевском дубе». Он рассчитывал, куда пойдет белый шар, если он исполнит карамболь.
— Карамболь не выйдет, — осипшим голосом сказал Том Роджерс. — Красный контртушует свой шар.
Будто не слыша, Аткинс обошел стол, чтобы удостовериться, насколько близко красный к борту. Удовлетворенный проверкой, он помелил кий, упер правую руку в бок и важно объявил:
— Как ни верти, а я верну своего и сыграю от красного в дальний угол.
— В таких случаях Линдрум мажет девяносто девять раз из ста, — шепнул Арти Макинтош Полковнику Макдугалу.
Как-Ни-Верти прицелился. Болельщики «Королевского дуба» затаили дыхание, уповая на чудо; болельщики АНА были явно уверены, что чудес в наше время не бывает. Наконец, ровно в три часа, Аткинс сделал сильный удар, дав шару такого винта, какой может сделать только левша. Шар стукнулся о красный и о борт одновременно (первый признак классического удара), завинтился на борт стола (второй признак) и, покатившись по дуге, упал в лузу (третий признак). И вдобавок к этому неслыханному по дерзости удару красный шар, отлетев от короткого борта, исчез в средней лузе!
Перекрывая поднявшийся шум, Аткинс заявил:
— Как ни верти, а я совсем забыл вам сказать: я и хотел сыграть обоими!
«Королевский дуб» снова был в игре! Но впереди оставался Тай, не говоря уже о противнике Дарки в четвертой партии, которая должна была сейчас начаться.
Если и был в Бенсонс-Вэлли человек, которого Дарки ненавидел больше и клял чаще, чем городского секретаря и инженера Тая, это был Данкен — главный директор «Лучшего продукта», фирмы, которая контролировала молочный завод и ряд магазинов в городе. Дарки ненавидел Данкена, так сказать, вдвойне: во-первых, по объективным причинам — за то, что тот был самым большим богачом в городе и важничал почем зря; во-вторых, по субъективным: Данкен уволил его за непокорство вскоре после забастовки на молочном заводе.