Крыско терпеливо дремал, дожидаясь, когда кончится разговор и когда понадобится что-то делать. Наконец я спросил насчет ремонта бани и той депеши, что пришла в контору по поводу Олеши. Бригадир засмеялся и махнул рукой, имея в виду Козонкова:
– А ну его! Он вон про магазин каждую неделю строчит жалобу. Привык писать с малолетства. Тут вот другое – конюха не могу найти. Иди ко мне в конюхи.
– Евдокия ж конюх.
– Да у ей грыжа.
– Ну а старики? Олеша как, Козонков?
– К старикам теперь не подступишься, все на пенсии. Каждый месяц огребают по двенадцати рублей. Нет. Козонков не пойдет, а Олеша – сторож на ферме.
– Так ты чего, сам и за конюха?
– Сам. – Бригадир завел Крыска в стойло. – Знаешь чего, давай объездим вон Шатуна? Я уж его разок запрягал.
В мои планы не входило объезжать лошадей. И все же я почему-то обрадовался предложению.
Шатун оказался здоровенной звериной трех лет от роду. Он обитал в крайнем стойле и, видимо, сразу почувствовал недоброе, потому что уж очень нервно вздрагивали его ноздри. Яблоки диких глаз неподвижно белели за ограждением.
Бригадир увел Крыска на место. Приготовил сбрую, пропустил в кольца удил здоровенный аркан. Потом подволок новые дровни оглоблями к стене конюшни, снял брючный ремень и припас еловую палочку. Положил в карман.
– А это зачем?
– Губу крутить.
У меня слегка захолонуло под ложечкой, но отступать было некуда. Бригадир осторожно начал открывать дверцу. Держа наготове оброть, начал подбираться к жеребцу и вкрадчиво, тихо уговаривать его:
– Шатун, ну что ты, Шатун, Шатунчик… У, б…, Шатунище!
Бригадир с матюгом выскочил из стойла, так как жеребец повернулся к нему задом. Дальше все началось сначала и кончилось тем же. Я с волнением следил за ними. Бригадир начал подкрадываться к жеребцу в третий раз. Стойло было тесное, конь не успел увернуться, а бригадир, накинув на него оброть, молниеносно окинул ремнем жеребячьи косицы. Лошадь встрепенулась, задрала могучую голову, но было уже поздно: кляцнуло о зубы железо. Бригадир вывел коня в коридор конюшни. Жеребец вздрагивал мышцами, тревожно всхрапывал и прял ушами, готовый в одну минуту сокрушить все на свете. Бригадир ласково, словно ребенка, уговаривал жеребца, трепал его по плечу, пока тот не перестал мерцать кровяным глазом.
– Теперь наш!
Однако «наш» не торопился добровольно идти в оглобли. С великим трудом, припрыгивая и изворачиваясь, мы надели на жеребца хомут; а когда я заправлял под хвост шлею, то почувствовал, что от страха на лбу выступила испарина. Мне показалось странным, что жеребец ни разу почему-то не дал леща копытом, не отпихнул мощным задом и даже не мотнул по лицу хвостом. Надели седелку, застегнули подпругу. Жеребец дрожал всем телом, но я не мог поверить, что боялся он именно нас с бригадиром.