– А вот меня дак никакой угар не берет. С малолетства, – сказал Авенир. – Иной только нюхнет – и угорел. А я этого угару не признаю. Голова у меня крепкая.
– Крепкая?
– Это точно, голова у меня крепкая. Не худая голова, жаловаться не могу. Мне, бывало, еще Табаков говаривал…
– Какой Табаков?
– А уполномоченный финотдела, из РИКа. Мы с им с восемнадцатого году во всем заодно, а я у его, можно сказать, был правая рука. Как приедет в деревню, так меня сразу требовал. Бывало, против религии наступленье вели – кого на колокольню колокола спехивать? Меня. Никто, помню, не осмеливался колокол спихнуть, а я полез. Полез и залез. Да встал на самый край, да еще и маленькую нужду оттуда справил, с колокольни-то.
– Нет, серьезно?
– Ну! Или еще собранье было, помню, в бывшей просвирной, встает Табаков. Так и так, говорит, надо нам, граждане, создать в вашей деревне группку бедноты. Дело нешуточное. Кого в группку? Предлагаю, говорит, граждане, товарища Козонкова. А еще кого? Я встаю и зачитываю список: надо Сеньку Пичугина – у него, кроме горба за плечами, ничего нету. Надо Катюшку Бляхину, чтобы в женсовет. Катюшка на язык востра и сроду в няньках жила. Выбрали еще Колю – тихонького, этот был весь бедный. С этого дня я с товарищем Табаковым был друг и помощник, он меня всегда выручал, а потом его в область перевели. Теперь вот слышу, на персональной живет.
Козонков помолчал.
– Как думаешь, а мне ежели документы послать? Дадут персональную? У меня вот и документы все собраны.
Я сказал, что не знаю, надо посмотреть документы. Козонков достал из-за пазухи какую-то тетрадь или блокнот, сложенный и перевязанный льняной бечевкой. Тетрадь была когда-то предназначена под девичий альбом, на ней было так и написано: «Альбом». Ниже был нарисован какой-то нездешний цветок с лепестками, раскрашенными в разные цвета, и две птички носом к носу, с лапками, похожими на крестики. На первой странице опять был нарисован розан. Стихи со словами: «Бери от жизни все, что можешь» – помещались на второй странице, на третьей же было написано: «Песня». И дальше слова про какого-то красавца Андрея, который сперва водил почему-то овечьи стада, а под конец оказался укротителем:
…И понравился ей укротитель зверей —
Чернобровый красавец Андрюша.
Пять или шесть «песен» я насчитал в альбоме Анфеи. После них пошли частушки, впрочем, очень душевные и яркие, и наконец появились какие-то записи, сделанные рукой Козонкова: «Слушали о присвоении колхозных дровней и о плате за случку единоличных коров с племенным колхозным быком по кличке Микстур» («Почему, собственно, Микстур?» – подумалось мне, но размышлять было некогда). «Ряд несознательных личностей…», «К возке навоза приступлено…».