— «Нива» за 1894 год, — сказал Евгений. — Скукотища!
— Зачем же ты читаешь, если скукотища?
— А чего делать?
Попозже пришла Валентина Андреевна, розовая, похорошевшая, в меховой шубе, сказала иронически:
— О, пожаловал, великий мореход! Какое счастье!
Теперь она научилась говорить ироническим тоном. Чай пили из какого-то особенного чайника, сыр был нарезан очень тонко, колбаса — совсем прозрачно, и никто не спросил у Родиона Мефодиевича, не хочет ли он пообедать, не подать ли ему с дороги, с мороза и устатку рюмку водки, не изжарить ли добрую яишню.
— Кстати, я тебе не писала об этом, — сказала жена, — ты ведь изволишь Варваре показывать все мои письма, но она стала совершенно невыносима. Вечно пропадает среди своих пионеров, поет грубые песни, на мои замечания не pea… реге… рео…
— Ты хочешь сказать: не реагирует? — спросил Степанов.
— Совершенно! — с раздражением произнесла Валентина. — И вообще она слишком, слишком советская.
Родион Мефодиевич нахмурился, на скулах его выступили красные пятна.
— Это как же понять?
— А очень просто!
— Объясни, если просто.
— Да ну, глупа как пробка! — раскачиваясь на стуле, сказал Евгений. — И мнит о себе слишком много.
Родион Мефодиевич вместо двух недель пробыл дома три дня. Все эти три дня он провел с Варварой, ходил с ней на каток, ходил к Устименкам — к тетке Аглае и Володе, ходил в театр и даже на сборе пионеротряда сделал доклад о советском военно-морском флоте. Варе доклад не очень понравился.
— Уж слишком популярно ты, пап, — сказала Варя. — У нас ребята и девочки развитые, им не надо все разжевывать.
Степанов багрово покраснел.
— Живешь, живешь, — со вздохом сказала Варвара, — а все тебя за ребенка считают.
И предложила:
— Знаешь что? Давай не пойдем домой ужинать, а вот тут есть столовая номер шесть, там такой винегрет чудесный! И котлеты тоже хорошие бывают…
Сметая с клеенки крошки и не глядя на отца, Варвара спросила:
— Ты когда первый раз влюбился, а, пап? Уже пожилым, да?
— Ну, не совсем, — замялся Степанов.
— А я знаю, что бывают ранние любви, и очень сильные! — отвернувшись, сказала Варя. — Да, да, очень сильные, кошмарно сильные.
Родион Мефодиевич растерянно улыбался. И эту, последнюю, от него отбирают. Ну нет, молода еще!
— Ты погоди влюбляться, — попросил он негромко. — Успеешь!
Но Варя не слышала его. Или не слушала.
Ночью он уехал.