В примитивном патриархальном обществе роль женщины сводится к удовлетворению мужских сексуальных потребностей, рождению детей и уходу за домом. Лишение свободы аннулирует роль женщины-хранительницы очага, оставляя активными две другие функции. Тюремнолагерный язык определяет женщин в терминах материнства («мамки») и сексуальности («подстилка», «и...» и т. д). «Сестренка» — любовница, выдаваемая за сестру, или соучастница преступления, «дамка» — женщина.
Изнасилование тоже имеет свою терминологию: «взять на абордаж», «шпохнуть», «шваркнуть на растяжку». В женских мемуарах темы, связанные с физическим насилием, встречаются часто, но описывается или упоминается только то, что стало коллективным опытом.
Среди видов насилия наиболее табуированной является тема изнасилования, и в большинстве своем об этом писали свидетели, а не жертвы. До сих пор существующая традиция обвинения женщины в провокационном поведении, осуждение и непонимание жертв изнасилования заставляли женщин не писать и не говорить об этом. Самые страшные избиения, отправка в ледяной штрафной изолятор по сути своей не были такими унизительными, как изнасилование. Тема физического насилия связана и с повторным переживанием травмы, и с полным и абсолютным признанием положения жертвы. Неудивительно, что многие женщины старались стереть из памяти и свои переживания, и сами события.
Угроза изнасилования была неотъемлемой частью жизни заключенных женщин. Эта угроза возникала на каждом шагу, начиная с ареста и следствия. Мария Бурак (р. 1923), арестованная и осужденная в 1948 г. за попытку уехать на родину, в Румынию, вспоминает: «Во время допросов применяли недозволенные приемы, били, требовали, чтобы я в чем-то призналась. Я плохо понимала язык и что они от меня хотят, и когда им не удавалось заполучить мое признание о помыслах бежать в Румынию, то даже насиловали меня».[495] Такие признания встречаются нечасто. О том, что испытала Ариадна Эфрон во время следствия, известно только из ее заявлений, сохранившихся в ее деле.[496] Но вся ли правда указана в заявлениях? Заявление заключенного — это чаше всего слово заключенного против слова администрации. Следы на теле, оставленные побоями, могут будут засвидетельствованы сокамерниками. Заключение в холодный карцер, по крайней мере, может быть записано в деле как свидетельство нарушения тюремно-лагерного режима заключенным. Изнасилование же не оставляет видимых следов. Никто не поверит слову заключенного, кроме того, изнасилование часто и не рассматривается как преступление. Просто происходит языковая подмена: насилие, т. е. «взятие силой», заменяется глаголом «дать». Это отражено в блатной песне: