Бородач снял рюкзак и швырнул под ноги ребятам три пачки армейского сухпая, да с таким выражением лошадиной морды, будто перед ним в дерьме барахтались свиньи, сожравшие на завтрак его родную дочь.
– Отдыхайте.
Дверь захлопнулась, заскрежетал замок. С огромным трудом Герман дополз до спальника и закрыл слезящиеся глаза. И хоть ширка не давила на мозги, мысли и без нее путались и бились о череп в тщетной попытке выстроиться в сколь-нибудь ровный ряд.
– Сходили, блин, за хабаром, – простонал Хлыст. – Теперь сами – хабар.
– Не нуди… Булка, что думаешь?
– Думаю, нас порежут на органы. Небось бугор захворал, вот и приспичило потроха искать. Своих резать западло, а нас… кто нас считает, вообще? Тремя больше, тремя меньше. Для местных мы – не люди.
– Да кончай ныть. В любом море есть островок, в любом лесу – опушка.
Увалень фыркнул.
– Оптимист ты, Гера. Хотя тебя первым почикают как самого здорового.
– Да шершавым им по губам, а не моя требуха. Отвечаю – прорвемся.
– Знал бы – дома бы остался, – вздохнул лохмач. – Герой, блин, сраный. Брат за брата, своих не кидают… – Он всхлипнул и стиснул зубы.
– Ромка… – процедил вожак. – Я лишнего базарил когда? На вопрос ответь.
– Нет.
– Я за метлой следил?
– Следил.
– Пацанов подставлял?
– Нет.
– Вот и сейчас заднюю не дам, поняли? Я вас втянул – я и вытяну. И хватит ныть, соплями горе не разрулишь. Вот скажи, Тох, как самый умный – нас прямо сейчас чикать станут?
– Не. – Соратник мотнул головой. – Сперва проверят, не заразные ли, кровь возьмут и все такое. А то у Хлыста сто пудов печень от сивухи в труху и легкие, как дно у печки – кто ж такие бугру пересадит?
– Да пошел ты… – огрызнулись из угла.
– Ну, вот. Значит, время еще есть, – подбодрил Грид. – А теперь взяли хавку – и жрите от пуза. Я-то не айболит, но чует сердце, здесь та же тема, что и с бухлом – чем больше закусываешь, тем меньше штырит. Не хотите ползать, как улитки – набивайте брюхо.
Разорвав зубами упаковку, он высыпал на колени плитку шоколада, пакетик арахиса и три пачки галет – твердых, как фанера, и на вкус – картон картоном, но после пережитого и старая сухомятка показалась царской трапезой.
Но самое главное – с полным желудком вколотая дрянь переносилась не в пример легче, и тело перестало напоминать набитое соломой чучело. Парень добрался до двери и прильнул ухом к холодному дереву – в коридоре гулким эхом разносились шаги, то нарастая, то стихая до чуть слышного шарканья.
Больше ничего интересного подслушать не удалось, зато из-за стены напротив донеслись женские голоса, жаль, не разобрать было ни слова – кладка слишком толстая, разговор слишком тихий. Наверное, Ксюха успокаивала сестру, убеждала, что Герман обязательно их вытащит, и скоро все вместе вернутся домой. Или же проклинала друга за то, что втянул в передрягу и ради собственной выгоды обрек их на лютую смерть.