Что обо мне подумает куратор?!..
— Я за... за... — хотела сказать: задумалась — и это было правдой.
Ведь когда увидела два хитрющих глаза, я отвлеклась от занятий. Но куратор посчитал по-своему:
— Заблудилась? Найти спортплощадку в первый раз нелегко. Пойдем, провожу.
И мы медленно пошли.
— Ничего, что сейчас урок? — волновалась я.
Но требовать от преподавателя, чтобы он прибавил шагу, не осмелилась.
Только искоса разглядывала его. Благородные черты лица, прямой нос. Волосы не густые, обычные. Подстрижены очень аккуратно. Бородка не портит его, делает солиднее. Интересно, сколько ему лет?
Вообще, куратор умел располагать к себе людей и фей. Он рассказывал забавные случаи из жизни Академии, как встречали студентов в разные годы: однажды устроили грозовой салют прямо в пространстве холла. Многие студенты попадали на пол от страха, кто-то по-пластунски полз на выход. В другой раз мисс Свити превратила студенческие сумочки в торты-мороженое и студенты смешно вгрызались в них.
Рассказчик из господина Гюрона был преотличный, и если вначале я пыталась сдерживать смех, чтобы вести себя благопристойно и как положено воспитанной леди, то после его пантомимы, как студенты вгрызались в углы сумочек, согнулась пополам от смеха.
Я и не заметила, как после центральной площадки мы свернули в парк, потом сменили пару аллей и оказались перед огромным полем, больше похожим на стадион, нежели на обычную районную спортплощадку. Я почему-то представляла себе ее.
Странно, но когда я осматривала академический сад, ничего подобного в нем не было.
— Только одним путем можно добраться до площадки, — пояснил куратор, — Если ты заходила с другой стороны, то видела обычную аллею. У фей хорошо выходит искривлять пространство, и они часто играют, то расширяя, то суживая его. Академия не настолько большая, чтобы установить на территории стадион. Но благодаря нашим умениям...
— Добро-нравова! — заревел господин Рональд, и я вздрогнула.
Мы стояли с самого края, но физкультурник нас приметил.
Огромный двигающийся шкаф и то показался бы мне меньше, а может, это ярость придавала ему объема и внушительности? Сейчас очень хотелось спрятаться за спину господина Гюрона и не высовываться до весны.
— Это как понимать, Добронравова? — заорал он так, будто застал на пороге жену с чемоданами.
Жили-были двадцать лет душа в душу, и вдруг бац! — она съезжает к маме.
— Я за-за... — пыталась не покраснеть, но при виде налившегося красной вишней лица, все-таки сделала шаг назад.
Наступила на ногу куратору и недоговорила.
— Лика заблудилась, я проводил, — спокойно объяснил Гюрон и зорко осмотрел поле.