— Это что значит? — шепотом спросила Леда, подвигаясь ближе к своему лохматому собеседнику. После недавнего разговора наедине, она вдруг прониклась к Медведю симпатией и доверием. Не похож он на брехуна, да и зачем ему зря ее обнадеживать.
Не глядя на девушку, мужик сгреб со стола деревянные фигурки медвежат, нацепил на дратву и снова обернул толстую нить вокруг широкого запястья.
— Видно и впрямь малец едва дышит, раз люди сюда явились. К нам редко заглядывают, мало кто дорогу знает. Мать добрая сегодня, глядишь, и поможет.
Теперь Леда сидела рядом с несостоявшимся женихом и во все глаза следила за тем, как Старуха готовилась к странному обряду. Подкинула полено в печь, да дунула так, что зола вон полетела, тотчас вспыхнул огонь, жадно накинувшись на сухую плоть дерева.
Между тем, Бабка вынула из кадушки тесто и небрежно шлепнула в сельницу, а после развернула из тряпок до сей поры молчащего младенца. Тут-то он и запищал тоненько, да так жалобно, что у Леды сердце зашлось.
— Михей, а она его не обидит? Она хоть умеет с детьми-то…
Мужчина не отвечал, улыбаясь в густые усы:
— Глядеть боязно, так иди на двор. Сердце заячье!
— Нет, я останусь, мне интересно.
Старуха что-то глухо бубнила себе под нос, потом ухватила маленького и сунула в ту же сельницу, густо обмазывая его свежей квашней. А потом вытащила среди ухватов лопату на длиннющем черенке и уложила на нее малыша. Леда вздрогнула, когда поняла, наконец, истинные намерения старухи.
— Михей, да что она собирается делать? Так же нельзя. Она же его сожжет заживо. Ты что сидишь?
Девушка уже сама хотела кинуться к ополоумевшей бабке, вырвать у нее из рук малыша, да Медведь руку на плечо положил, словно пригвоздил к месту и рыкнул не так злобно, сколь внушительно:
— Сиди! К живу так выдюжит, если нужен здесь на что… Пусть Князь Огняный решит.
Как завороженная, с остановившимся взором смотрела Леда на то, как медленно бабка протягивает к полыхающему нутру печи лопату с ребеночком. Как на пару мгновений исчезает широкий край той лопаты в раскаленном чреве, а после раздается пронзительный детский вопль. Не в силах смотреть более, Леда зажмурилась.
— Буде, буде… прошло уж все, гляди-ка, жив малец, ну и голосище! Да открой глаза-то, уже можно!
Тогда Леда отняла от лица ладони, слезы утерла и теперь себе не веря, смотрела, как ловко Старуха отдирает от кожи младенчика присохшее тесто.
— Славно пропекся, жить долго будет. Продолжит род.
Еще с полчаса старуха колдовала над маленьким, перекидывая его со спины на животик, разминала каждую складочку на ножках, теребила спинку, и он все больше молчал, только покряхтывая в цепких руках, а потом как пустил вверх тугую струю. Михей засмеялся довольно, а Старуха притворно ворчала, кривя впалый рот в улыбке, обертывала малыша в чистые тряпочки. У Леды сразу же потеплело на душе, а от хлебного запаха, что плыл по избе, аппетит проснулся.