— Не понял, — осторожно вякнул Хаудуюду.
— А представьте, что в качестве ответа амерам Кремль поставит страну на мобилизационные рельсы. Вот чего я опасаюсь, учитывая крымский инцидент.
— Ну и что? — недоумевал Арсений Царев. — Что нам дало импортозамещение? Крохи.
— Эх, Арсений, — укорил его Подлевский. — Нюх теряешь. При чем тут импортозамещение? Мобилизационная экономика — это же новый орднунг, смена внутриполитического курса.
Тут всполошился Илья Стефанович, до которого, кажется, начали доходить опасения Подлевского.
— Ты хочешь сказать, что чрезмерное внешнее экономическое давление может обернуться новым железным занавесом?
— Я хочу сказать, что все может аукнуться гораздо хуже. Какой там железный занавес! Если Путин, прижатый к стенке экономическим давлением, издаст указ о переходе к мобилизационной экономике, то один из пунктов этого указа будет звучать примерно так: освободить ключевые посты в системе госвласти и общественной жизни от чиновников, известных прозападными настроениями.
— Исключено! — загрохотал Грук. — Это эротические фантазии. В Кремле что, припадошные? Во-первых, это нарушение закона. Во-вторых, начнется дикая судебная чехарда с массовыми волнениями. Государство ходуном пойдет.
— Дорогой Шекспир, — с улыбкой повернулся к нему Подлевский, физически ощущая внимание, с каким все ждут его ответов. — Нарушений закона не предвидится и судебной чехарды тоже. Будет указ, а возможно, даже закон, в котором смена, а вернее, замена административных кадров будет мотивирована новыми условиями и проведена без персональных разбирательств. Одних уберут — других поставят. Вот и вся недолга. А к тем, кого долой, — никаких претензий. Таковы, мол, требования мобилизационной экономики: политический курс страны меняется. Вы, отставники, делайте что хотите: можете двинуть в бизнес, умотать за кордон. Временно вам нельзя замещать государственные должности — только и всего. Временно! Короче, разовая ротация кадров, а по сути — мгновенная смена элит. Повод для этого есть.
— Нет, не пройдет! — заламывая руки, снова загромыхал Грук. — Эти неслыханные скорби идут против течения жизни, о чем писал еще Алексей Константинович Толстой. Помните? «Верх над конечным возьмет бесконечное. Сдайтеся натиску нового времени!»
Этот Шекспир, нафаршированный цитатами классиков, явно спал без тревожных снов, а наяву не задумывался над глубинными загадками бытия.
На его вопль никто не реагировал. И Аркадий, оглядывая сидевших за столом, понял, что угодил своими опасениями в десятку. Все были растеряны, лихорадочно продумывая, насколько реальна столь мрачная перспектива и как ей заранее противостоять. А Подлевский плеснул керосинчику: