В сумерках на заставу приземлился еще один вертолет. Привез московских журналистов, призванных осветить столкновение на китайской границе. Шумно шли, тащили кофры с фотоаппаратурой, сумки с кинокамерами, громко смеялись, обменивались ироничными замечаниями. Супермены, объездившие страну и мир, баловни пропаганды, лучшие перья и объективы центральных газет и телепрограмм. Шумно ввалились в комнату, которую занимал Коробейников. Шмякали на пол поклажу, устало плюхались поверх одеял на койки. Вертели головами, похохатывали, некоторые были пьяны. Среди журналистской братии были корреспонденты центральных газет, и среди них вальяжный, в полувоенном облачении, Ильенко. Репортеры молодежных и комсомольских изданий, среди которых Коробейников узнал Видяпина, язвительного, скорченного, снедаемого тайным недугом. Были военные журналисты, престарелый писатель-баталист, операторы «Останкино». В комнате стало тесно, шумно, запахло вином.
— Старик, ты уже здесь? Когда же ты прилетел? — Ильенко дружелюбно окликнул Коробейникова. — Говорят, тут намолотили китайцев? Ты их видел?
— Он их и намолотил, — язвительно встрял Видяпин. Оба были пьяны, возбуждены. Им хотелось говорить, действовать.
— Вот навязался мне в провожатые, — кивнул на Видяпина Ильенко. — Все прикладывался к моей бутылке. Нашел себе бензозаправку.
— Вы аристократы духа, — уничижительно, корча из себя шута, потворствовал ему Видяпин. — Мы зависим от вас, кормимся крохами с вашего стола.
— Не проси, не дам. Утром сам пойдешь доставать, — оттолкнул его Ильенко.
В помещение вошел офицерик, маленький, худенький, тот, кто на границе дул в жестяную трубу. Тонко, просительно старался перекричать прибывших:
— Товарищи журналисты, в столовой есть ужин, кто желает… Завтра несколькими группами вас доставят на различные участки границы… Вся информация завтра… Будьте внимательны к указаниям офицеров… Завтра возможно новое нарушение границы… — и ушел, лишь увеличив всеобщее возбуждение.
— Дали бы автомат, а то давно не стрелял, — храбрился один.
— Чего их выбивать с территории! Подкатить «катюшу», ударить, чтобы они окончательно окосели! — смело предлагал второй.
— Мужики, надо требовать, чтобы нас повезли на границу, а то будут, как кроликов, на заставе держать, — заранее возмущался третий.
— Спер-мао-тозоид! — тонко выкрикнул Видяпин, повторяя уже известную шутку, награждаемый общим смехом.
Улеглись не скоро. Ворочались, пикировались. Постепенно засыпали, наполняя комнату тяжелым дыханием, бормотанием, храпом.
Коробейников лежал и думал, что завтрашний день уже помещен в замысел, где присутствуют еще не случившиеся события, смерти, быть может, его, Коробейникова, смерть, которую предполагает план, задуманный седоватым человеком с негроидными губами, стоящим у желтого окна на Лубянке.