. Но ворчание носило частный характер. Недовольством делились на шумных вечеринках, но оно не легло в основу памфлетов, в которых поносилась бы книга или ее автор. И негодование касалось в основном приверженности Вазари определенному стилю и художникам. Ни у кого не нашлось возражений против стиля написания, формата или задумки книги. Те первые маргиналии, осуждающие Вазари, были не слишком последовательны. Их, как правило, называют просто «негативная реакция на книгу Вазари XVI века»
[290]. Это скорее проявления личного недовольства резкими суждениями автора, чем логически обоснованная критика. Негативные комментарии не делались при широкой публике, так что, вероятно, Вазари о них не знал. (Так произошло, например, с Микеланджело. Тот, прочитав книгу, предложил немного «исправить» свое «Жизнеописание», как и свою биографию пера Кондиви (1553), которая должна была исправить ошибки, допущенные Вазари в первом издании.) Книга хорошо продавалась. Медичи и Флоренция могли гордиться и наслаждаться растущей славой. Если не принимать во внимание некоторые ворчливые комментарии на полях, книгу восприняли хорошо.
Смысл издания заключался в том, чтобы авторитетно заявить о гениальности тосканцев и величии тосканского искусства. Немецкий ученый Герд Блум показал, как близко окончательный текст 1550 года соответствует стандартному для позднего Средневековья библейскому построению сюжета: он начинается с сотворения Адама, а заканчивается только что написанной фреской со «Страшным судом» Микеланджело в алтаре Сикстинской капеллы. Первым в книге стоит слово «Адам», а последним — «смерть». На каждом этапе повествования о прогрессе искусства, который раскрывается в биографиях художников и архитекторов с XIII по XVI век, главная роль отводится тосканцам: Джотто, Донателло, Леонардо и самому великому из них — Микеланджело.
Но у Джорджо Вазари не было времени наслаждаться своим литературным дебютом. Вместо этого обстоятельства снова превратили его в странствующего художника. В автобиографии он рассказывает такую нелепую историю:
«Между тем, так как синьор герцог Козимо хотел, чтобы „Книга жизнеописаний“, почти что мною уже законченная с величайшей старательностью, на какую я только был способен, и при содействии некоторых из моих друзей, была напечатана и издана, я отдал ее герцогскому печатнику Лоренцо Торрентино, и, таким образом, ее начали печатать. Но не было еще закончено печатание теоретической части, как я узнал о смерти папы Павла III и стал сомневаться, уезжать ли мне из Флоренции до окончания напечатания этой книги. Поэтому, выехав за Флоренцию, чтобы встретиться с кардиналом дель Монте, проезжавшим по пути на конклав, я едва успел выразить ему свое почтение и обменяться с ним несколькими словами, как он мне сказал: „Я еду в Рим и наверняка буду папой. Спеши закончить свои дела и, как только получишь известие, отправляйся в Рим, не дожидаясь других указаний или вызова“. И он не ошибся в своем предвидении. Действительно, находясь во время карнавала в Ареццо для устройства всяких празднеств и маскарадов, я получил известие, что названный кардинал стал Юлием III. И вот, тотчас же оседлав коня, я прискакал во Флоренцию, откуда, по настоянию герцога, я отправился в Рим…»